Побег куманики

Раньше я считала, что Ваш брат придумывает мир, в котором все устроено так, как должно быть: он населен пылкими архивистами, кудрявыми эфебами на скутерах, бледнолицыми богинями в кашемировых шалях, мудрыми татуировщиками, девственными следователями в серебряных амулетах и прочим дружественным людом, которого ему не хватает в нашем с вами мире, и знаете — пожалуй, и мне не хватает, чего греха таить.

Мальчишеский сундучок, думала я, с оклеенной красавицами крышкой, под которой живут не марионетки, не картонные плоские фигурки, как те, что я вырезала на радость всей палате, когда сама лежала в больнице, нет — это ожившие лакуны его собственной жизни, ставшие рельефными, выпуклыми, только оттого, что на них смотрят изнутри. Так я думала.

А теперь я думаю вот как. Часть сознания Мозеса не выносит разъедающего действия ratio и стремится освободиться от него, создавая персонажей, воплотивших acid, действие как таковое, нет, не так — оно становится ими, как часть дерева, осознавшая себя дуплом, впускает белку или черного дятла, и они становятся частью дерева.

Лечить его от этого так же смешно, как лечить сокращения мышцы, стремящейся избавиться от избытка молочной кислоты.

Но как, черт побери, объяснить это Лоренцо и Гутьересу?

К тому же вполне вероятно, что, поверив в это, один из них окажется белкой, а другой — черным дятлом.

МОРАС

без даты

девочки работают с новым парнем — венсана так и не выпустили из тюрьмы, магда приходила меня навестить с клиентом-матросиком, они сели на террасе и весь вечер строили мне рожи, матросик сочувственно улыбался, а я вспоминал корабль-принцессу и утренний хвост газированной пены за кормой и сереброкудрую старушку на палубе

прошло пять месяцев, а подснежников все нет

апрель, 4

фиона уехала

вчера меня подвозил мрачный мороженщик, на крыше грузовичка вращалось чудовищное фруктовое эскимо, внутри у эскимо играла карамельная музыка, любите ли вы мороженое? спросил я его, он покрутил пальцем у виска, продолжая выкручивать руль на перекрестке, мы чудом не задели велосипедиста, машину тряхнуло, мерзлые брикеты загремели в контейнере, музыка в эскимо заткнулась, прошуршав напоследок охрипшим винилом, вот и сла-а-авно! сказал водитель и стал выбираться из кабины, я засмеялся, открыл дверцу, встал на подножку и — вот оно — снова почувствовал уходящее время

но не так, как бывает, когда, включив компьютер, видишь, что windows просит тебя подтвердить пароль, и это значит, что прошло три месяца, — нет, так говорит о себе ушедшее время, время, провалившееся в паст перфект

если я стану писателем, то напишу об одном только стоящем деле — о тех моментах, когда время переливается через край, уходит физически — прямо по твоей коже, топая тысячей циркульных иголочек, вселяя ужас и выдирая волоски, но для этого нужно, чтобы что-то дурацкое произошло — например, приехать в дурацкий город N, где все ходят с дурацкими браслетами на щиколотках или пьют гимлит вместо мартини с лимонным соком, где на плоских крышах гниют водоросли, нет, не N, пожалуй, N не годится, такие места должны называться завораживающе, как tugwios, трущобы, обозначенные на городских картах аккуратными белыми пятнами, рваные дыры в мировых васильковых обоях, возьмите хоть ла перлу в сан-хуане или манильский мандалойонг, где ты просыпаешься в латаных простынях и видишь ровную спину местного мальчика в розовых отметинах или ровную спину местной девочки в розовых отметинах и неровную стену в следах от убитых жуков и выползаешь в кафе, дрожащий от джетлага, под взгляды завсегдатаев, под дубовые лопасти вентиляторов, гоняющие конопляных дымчатых змеек, отпиваешь из толстой кружки и вдруг понимаешь уходящее время, как если бы тебя омыло теплой водой — так бывает, когда моешь стебли цветов над раковиной или наполняешь вазу, ты просто разрешаешь воде перелиться и бежать по запястьям, и стоишь так, и слушаешь бог знает какое радио за картонной стеной, ожидая неизвестно чего, как генрих в синих озерных облаках, там еще волны были, как дивные груди, это новалис — или я путаю?[86] почему ты смотришь на меня всеми глазами сразу, золотая стрекоза? это чтобы съесть тебя, дорогая алиса

а на обложке этой книги я помещу свое мертвое лицо со сбегающей по нему теплой водой, это вам не вечная черно-белая сигарета в углу черно-белого писательского рта, любите ли вы воду, как люблю ее я?

апрель, 5

фелипе пишет, что я пришел в себя, но я, кажется, пришел в кого-то другого

третью неделю работаю в кафе сан-микеле, а денег еще не платили — хозяин мной недоволен, я нетороплив и роняю предметы сервировки, в пятницу — на пасхальном обеде для банковских клерков — разбил длинную тарелку для морской снеди с выпуклыми ракушками по краям, лангустины и мидии разлетелись радостно по терракотовому полу