Побег куманики

передирание волос, расхаживание и дотрагивание, вот что я помню из зеленого учебника (коробова? самохвалова?), а еще — всплески жалоб и крики, особенно это дотрагивание меня мучило, я всегда хотел дотронуться до того, с кем говорю, я всегда любил перебирать: гречка, рис, брусника, дачный стол на веранде, катящиеся по желобу ягоды, это и есть депрессия, да? самый ее краешек? но было там слово заметнее, шершавое, звонкое, как шершень, из тех, что мучительно знакомы, но не даются в руки, тяжело уворачиваясь в памяти, ретардация! говорил доктор, а я видел смерть, кружевную рубашку, зияющую алыми пятнами, две медленные пули, две дырочки, ожидающие их, откуда это? маскообразное выражение лица! обедненная речь! говорил доктор, и вот она — обедня, черная, багровая толпа на ступенях, золоченая маска с узкими бойницами, смородиновые глаза в прорезях, камера, наезд, ванина ванини? сумерки — скудно лиловые, как ладонь мавра, сизая рябь под ветром, угрожающая выя моста

февраль, 17

без меня, книга, пойдешь ты в город[53]

вот оно как

ребрышки текста слишком хрупки, чтобы в них удержалась твоя живая жизнь, твои сумрачные радости и благодарные вспышки горя

es natural, текст пишется для читателя, и наполнять его горячей алой кровью так же неловко, как, скажем, нести плещущую рыбину в куцем пакете из гастронома

несчастны все — и несущий, в облепленном сизою чешуею пальто, и несомый, в быстро убывающем холоде водопроводного отчаяния

выходит — не пиши о своем, не забалтывай леденцовое слово я

повторенное тысячу раз, оно может исчезнуть, как те слова в детстве, монотонно и долго произносимые — спа-си-бо, па-ро-ход, сча-а-астье, и вот она, радостная потеря смысла, стирание прежней уверенности, даже в животе холодеет — а вдруг так можно со всем? еще бы нельзя

переписывая — стираешь, верно, доктор?

То : Liliane Edna Levah,

5, cours de la Somme, 33800 Bordeaux

From: Eugene Levah, Golden Tulip Rossini,

Dragonara Road, St Julians STJ 06, Malta

13, Fйvrier

Лилиан!

Пишу тебе в состоянии грогги, мы нашли эту чертову кладовку!

На это ушло жуть сколько времени, первый раз в жизни я натер кровавые мозоли на ладонях, сегодня весь день поливаю их из какого-то флакона, подаренного Йонатаном, он оказался не таким уж паршивым доктором, надо сказать.

Мы работали вчетвером шесть проклятых дней. Дамы были на подхвате, правда, вчера нетерпеливая Фиона надела холщовые перчатки до локтя и таскала камни и грязь наравне с мужчинами.

От жены профессора толку было мало — это худосочное существо с адвокатским острым подбородком способно только зажимать сигарету между средним пальцем и указательным. Осталось совсем чуть-чуть, и мы войдем: Фиона получит свои финтифлюшки, Оскар свой брик-а-брак, а я получу билет до Парижа.

Прощай, унылый мальтийский пустырь.

Уверен, что моя паранойя — так выразился высокомерная скотина Йонатан — тут же исчезнет, стоит мне выйти на набережную Гаронны и отхлебнуть Шато Бассака урожая 2003 года.

Он утверждает, что мои страхи — порождение демонов ревности, тоже мне Карл Густав Юнг в платочке с лилиями, безработный австрийский фармацевт…

При чем тут ревность, мне просто иногда кажется, что за мной кто-то идет, но ведь не Корвин твой сухопарый мне мерещится! Я даже сам не знаю, кто мне мерещится!

Я ни разу не смог обернуться. У меня мороз по коже до самых щиколоток. И еще при этом такое странное чувство — будто холодным ветром дует на темечко.

Будто сквозняком.

Помнишь, где у меня крошечная лысинка? Ты называла ее тонзурой ленивого патера. Вот на нее и дует.

Лилиан, мы скоро увидимся, я весь дрожу от нетерпения. Заказывай столик в Регенте на воскресенье. Вив ла Франс!

Твой Эжен

МОРАС

февраль, 18

чесночок и магда повадились любить вдвоем молодого араба

я его видел пару раз, он улыбается со знанием самого дела, как суфий, продувшийся в деревенском казино

живет в отеле с жестяным ярмарочным именем — золотой тюльпан россини — и платит девочкам вперед за всю ночь, хотя отпускает их через пару часов

чудной такой парень, весь в золотистой щетине

чесночок говорит, у него мягкий смуглый ежиный живот и хищная черная спина со шрамами, она каждый раз удивляется

наверное, на боку у него шов, и если подцепить ногтем, то можно разнять его на две половинки

а где-то, наверное, ходят холеная бескостная спинка и впалый живот воина, сослепу слепленные

магду он пристегивает к кровати солдатским ремнем, а чесночка заставляет смотреть или посылает за дешевым перно и голуазом, вот ведь галльские замашки, наверняка — марокканец

девочки посмеиваются — он, дескать, не прочь со мной познакомиться

отчего бы тебе не попробовать, мо? говорят они

февраль, 19

у меня отключились запятые

мальтийская зима ненадежна как клошарское одеяло