Побег (ЛП)

— Что? — Она сложила руки и подошла ближе. — Что ты сказал?

— Гэвин жив. — Лука обиженно потер распухшую губу. — Он врезал мне по лицу, а потом всадил нож в штаны, едва не проткнув член, и произнес длинную речь о меринах и «держись, нахрен, подальше от Вэл».

Анна-Мария ощетинилась.

— Меня это не волнует. Он сказал что-нибудь еще? Он рассказал тебе, как выжил? — «Он сказал что-нибудь обо мне?»

— Я не знаю, как он выжил, но он жив, и очень зол. — Лука скорчил гримасу, зажав пальцами дырку на штанах. — Спустя столько времени, можно было подумать, что он хотя бы поинтересуется нашими делами. Но нет, все что он соизволил сказать: «Я не умер, и, кстати, не трогайте мою подружку», — произнес он, опуская руку на бок.

Но Анна-Мария думала, что знает причину, по которой Гэвин хранил молчание. Он помогал ей. Эта сука все время знала, что он жив! Неудивительно, что она не выглядела такой испуганной, какой следовало бы. Анна-Мария зарычала. «Держу пари, он сейчас с ней».

Если бы она знала, что Гэвин еще жив, она бы не ограничилась простой охотой в лесу. Гэвин всегда был лучшим охотником. Она бы придумала другое испытание, которое не гарантировало бы брату легкой победы. Тогда он стал бы ее, а не получил бы на блюдечке с голубой каемочкой свою жалкую подружку.

Той же ночью она отправилась в лес на поиски Гэвина и Вэл. Было холодно и темно, ее дыхание поднималось морозным шлейфом. Никого из них не удалось найти.

«Значит, — мрачно подумала она, обхватив себя руками. — Он с ней».

Анна-Мария легла спать той ночью в мягкие, пуховые простыни, надеясь про себя, что Вэл где-то там, на морозе, доживает свой последний день, но зная в глубине души, что, если бы от нее осталось хоть что-то, что можно найти, Гэвин нашел бы это.

Он всегда был для нее единственным героем. Такой же холодный и отстраненный, как айсберг, и с такой же запретной, неподвижной красотой. Анна-Мария постоянно бросалась на него, пытаясь оставить свой след, но ничего из того, что она предпринимала, никогда не срабатывало. Гэвин отмахивался от нее, как и от всех остальных, и ее злило, что она не может получить от брата то, что другие отдают так свободно.

О да, она любила своего старшего брата. Она любила его, потому что он олицетворял собой все то, что недоступно ей, и ненавидела его по тем же причинам. Она была так же умна, как и он, и по-своему сильна, так же мужественна, но те самые качества, которые вызывали в нем восхищение, осуждались в ней, потому что она — женщина. Они были двумя сторонами одной медали, одинаково противоположными.

Мать Анны-Марии, сама не чуждая честолюбия, так же относилась к отцу Гэвина: жестокий и капризный гроссмейстер, не стеснявшийся портить жизнь другим мужчинам — как на шахматной доске, так и вне ее. Его хладнокровие произвело на нее впечатление, как и его навыки в постели. Холодные мужчины, говорила ей мать, — лучшие любовники, потому что, когда они тают, это все равно что медленно тонуть в глубоком темном море.

Анна-Мария хотела утонуть.

На следующее утро она проснулась рано, чтобы подготовиться. Анна-Мария всегда старалась одеться как можно лучше. Даже если Гэвин смотрел на нее, как на пустое место, другие мужчины видели безупречную красоту и жаждали ее для себя.

Она добивалась этого в подростковом возрасте, нуждаясь в утверждении, признании, потому что от него она этого точно не получала. Сколько бы раз она ни предлагала ему себя, он каждый раз отвергал ее попытки: иногда с грубостью, но всегда с бесстрастием, которое оскорбляло ее больше, чем его отказ или брань.

Иногда Анна-Мария оказывалась между противоречивыми желаниями забраться голой в его постель или прокричать ему в лицо, и единственное, что останавливало ее, это знание, что он презирает потерю контроля как слабость, а она не хотела, чтобы он видел ее слабой. Только не тогда, когда она желала видеть его своим мужчиной.

Ей потребовалось время, чтобы найти их. Она подозревала, что Гэвин куда-то исчез вместе с мышью, оставаясь незамеченным до самого рассвета. Зарылись вместе, возможно, он трахал ее, потому что она заметила, как мышь дергалась всякий раз, когда кто-то произносил его имя. Это совершенно очевидно, так убого очевидно, и все же, когда Анна-Мария увидела их двоих, она оказалась совершенно не готова к тому, что они шли рука об руку. В ней вспыхнул гнев, особенно когда она заметила помятую одежду Валериэн и листья, запутавшиеся в ее темно-бордовых волосах.

Шлюха.

Но гнев на мгновение затмила радость от того, что она снова увидела Гэвина, именно таким, каким запомнила его три года назад, худым и жилистым, как ягуар, с этой привлекательной щетиной и крадущейся походкой. О, но его шея — ее рот застыл в ужасе, когда он подошел ближе, и она увидела, что сотворили с этим прекрасным участком кожи.

Кажется, она догадалась, кого надо винить за это. Сучку, которую он так властно прижимал к себе, лаская ее, как любимое, но непослушное животное. Конечно, брат, которого она знала, убил бы любого, кто поднял бы на него руку.