Побег с Лазурного берега

– Дюбуа, не имеет смысла отрицать очевидное – вы нанялись на работу к Аронжаку, чтобы обворовать его. Он сообщил нам, что видел вас разговаривающей с подозрительным молодчиком, которого он идентифицировал по нашей картотеке. Это – некий Карло Сарто, юный рецидивист, хорошо нам известный. Вы сказали, что Сарто – ваш троюродный кузен.

– Я... дело в том, что... по правде говоря... – запуталась в словах Лиза.

– Ага, вижу, что вам нечего сказать на сей счет, – заявила полицейская. – Вы утверждаете, что Аронжак поручил вам провести ревизию, но он отрицает это. Ведь вы – всего лишь поломойка и продавщица, он никогда бы не допустил вас до сейфа с драгоценностями и деньгами и уж точно не оставил бы вам ключи, уехав по делам в Марсель.

– Но месье Аронжак... – произнесла Лиза.

Полицейская перебила ее:

– Он дал показания. Конечно же, ювелир не оставлял вам ключи и не давал поручение произвести ревизию. Это – ваша глупая выдумка, при помощи которой вы пытаетесь объяснить, отчего на внутренней поверхности обоих сейфов полно ваших отпечатков. Да и ключи, которые он вам якобы оставил, не подлинники, а дубликаты, сделанные вашими сообщниками. На скважинах сейфов обнаружены остатки гипса. Это значит, что вы, Дюбуа, сделали вторые ключи и вскрыли сейф! Говорите, кому вы передали деньги и драгоценности?

От слов полицейской у Лизы голова пошла кругом. Почему месье Аронжак не сказал правду? И кто сделал дубликаты ключей? Ведь никто, кроме нее самой и ювелира, не имел доступ к подвалу, где располагались сейфы. Никто, кроме нее и ювелира... Месье Аронжак! Вот кто истинный преступник! Столь простая мысль пришла Лизе ночью во сне, и, открыв глаза, она забарабанила в дверь. Сонный дежурный, ругаясь, поинтересовался, чего ей надобно. Лиза сказала, что желает побеседовать с теми, кто ведет ее дело.

– Удумала сделать признание, так почему до утра не могла подождать? – заворчал дежурный, однако отвел ее в комнату для допросов.

Лиза рассказала о своих подозрениях молодой полицейской, но та, ударив кулаком по столу, крикнула:

– Мало того что ты оказалась замазана в преступлении, за которое тебе грозит до пятнадцати лет, так еще огульно обвиняешь такого уважаемого человека, как Гидеон Аронжак!

– Я знаю, что не крала драгоценностей и денег, остается только он! – взмолилась Лиза. – Понимаете, меня никто не хотел брать на работу, а он, такой недоверчивый, решил, что я могу стать его помощницей. Теперь я думаю, что он сделал это, чтобы свалить на меня вину. Он же изготовил и дубликаты ключей и отдал их мне, он же сделал так, чтобы внутри сейфов оказались мои отпечатки. Проверьте – Аронжак наверняка вернулся в Ниццу из Марселя не утром, а ночью, обчистил собственную лавку и инсценировал ограбление. Он как-то упомянул, что все драгоценности застрахованы. Наверняка он желает получить страховку и, тайно продав драгоценности, выручить за них дополнительную прибыль.

Полицейская, зевнув, нажала кнопку, появился дежурный.

– Отведите эту особу с разбушевавшимся воображением обратно в камеру, – сказала она. – А тебе, Дюбуа, советую признаться во всем, облегчить свою участь. Прокурор согласен требовать восемь лет при условии, что ты раскаешься. А будешь упорствовать и обвинять месье Аронжака черт знает в чем, получишь на полную катушку – все пятнадцать!

Лизу отвели обратно в камеру. На следующий день она предстала перед судьей, который определил меру пресечения до процесса – тюремное заключение. Адвокат Лизе была назначен государством, и он, как мог, пытался склонить свою клиентку к признанию вины, уверяя, что нет ни малейшего шанса выиграть процесс.

Общественное мнение было не на стороне Лизы: в газетах ее открыто именовали «преступницей», «закоренелой воровкой» и обвиняли в том, что она работает на мафию. Месье Аронжак вызывал всеобщее сочувствие, среди богатых горожан даже был организован сбор средств в помощь ограбленному ювелиру.

Лиза наотрез отказалась признать себя виновной в преступлении, которого она не совершала. Ей было грустно и обидно. Ясное дело, чуда не произойдет, и она будет признана виновной. Все улики указывали на нее как на преступницу, но самое смешное – она таковой не была! Но ни присяжные, ни судья не поверят ее красноречивым заявлениям...

* * *

За день до начала процесса ее кто-то пожелал увидеть. Девушка не имела понятия, что за гость решил навестить ее в тюрьме, – у нее не было ни родственников, ни друзей, ни знакомых. Она была одна на свете, совершенно одна...

В комнате для свиданий, за плексигласовой перегородкой, восседала мамаша Валери, облаченная, как всегда, в яркий и безвкусный наряд – пронзительно-синее пальто с воротником из рыжей лисицы, в шляпку с зеленой вуалеткой, а в руках она держала большой черный ридикюль.

Девушка взяла трубку телефона, который служил средством общения, и услышала прокуренный голос мамаши Валери:

– Привет, детка! Я же говорила, что не пройдет полугода – и мы снова с тобой увидимся. Но не предполагала я, что это произойдет таким образом.