Побег в Зазеркалье

…Прошло несколько дней, Унгерн все размышляет. Да, теперь, пожалуй, самое время испытать судьбу. Пока удача ему сопутствует. Как оказалось, тибетцы умеют не только молиться. Бурят хорунжий Тубанов привел в дивизию сотню монахов-лам из буддистских монастырей-дацанов. Проливать кровь им нельзя — грех, даже жучков-паучков всяких осторожно убирают с дороги специальными щетками. Чтобы взять в руки винтовки пришлось ламам снять монашеские одежды, одеть подобие военной униформы, потом в присутствии учителя-гуру сложили с себя монашеские обеты и стали мирянами. На время пока идет война…[12] Не причинив вреда ошалевшим от неожиданности китайским солдатам, тибетцы средь бела дня пробрались в Ургу, похитили Богдо-гэгэна и вернули монголам живое воплощение Будды. Поставили его между двух всадников и так, на весу, в полете, стремительно умчали на священную гору Богдо-Ул в четырех верстах от столицы.

Сегодня первое испытание силы полученной от тибетского посла реликвии — ровно треть обещанной мощи и величия. Или хитрые монахи-ламы, эти коварные азиаты, решили еще раз испытать самого Унгерна? Его, воплотившего дух великого Чингис-хана — Потрясателя Вселенной!? Ну, что ж, он им покажет, увидят узкоглазые на его генеральских погонах божественный блеск славы — отраженное солнце, которое завтра взойдет на Востоке…

Утро, рассвет. Горят священные костры, гудят бубны, начинается вращение священного Колеса на горе Богдо-Ул. Барон, в полном генеральском облачении, в своем хорошо знакомом китайцам ярко желтом халате, совершенно один въезжает в притихшую, занятую врагом, Ургу. Молчат пушки и пулеметы. Застыли в оцепенении часовые, не сводя с Унгерна глаз. Они слышат свист Великих Арканов Страха монгольского бога войны Сульдэ, ёжатся от неприятного холодка обволакивающего сердце, но еще не догадываются что это.

Унгерн едет внезапно опустевшими улицами Урги. Никто не смеет стрелять, разглядывая русского барона через прицелы винтовок и пулеметов. Он останавливается у штаба китайских солдат-гаминов. Неряшливо одетый часовой, простой крестьянский парень, разинув от удивления рот, чешет затылок. Фуражка сползла на нос, винтовка на ремне стволом вниз.

— Как стоишь перед генералом, скотина! — рявкнул Унгерн и монгольской плеткой-ташуром лупит беднягу по голове и плечам. — Распустили вас, собаки! Никакой дисциплины! Революционеры, смутьяны чертовы!

Русский мат хорошо сочетается с немногими китайскими словами, которые знает Унгерн. Солдат, испуганно прикрыв руками голову, бросает пост и бежит к штабу.

— Доложи своему начальству, что наказан мной, бароном Унгерном, за разгильдяйство!

Всадник в желтом халате важно следует дальше. Все вокруг оцепенело и затаилось. Еще один поворот Колеса. Божество Шиндже — Повелитель Смерти медленно пробуждается ото сна. Последний раз, семьсот лет назад, его вот также тревожил Великий Чингис. Семьсот лет пролетели, как один день. Шиндже сладко потягивается, оживают пять оскаленных черепов вокруг его огромной головы. Ну и повеселится же он скоро! Пора размяться после долгого сна, проверить на прочность Великие Арканы этого бездельника Джинджин-Наойна…

Наконец экскурсия Унгерна во вражеский лагерь закончена.[13] Он опять среди своих воинов. Конная лава ощетинилась пиками, взметнулись в едином порыве тысячи клинков, излучая холодный блеск смерти. Злой степной ветер рвет из рук желтые стяги, но гордо реют над толпой свастика-суувастик и подкова — чингисовы знаки.

«Ху-у-ра! Ху-у-ра! Ура, ура! — древний боевой клич монголов сливается с русским. Вся Азиатская дивизия, прибывшие князья и нойоны восторженно приветствуют своего вернувшегося командира, теперь уже вождя. — Веди нас в бой, на Ургу! Смерть проклятым гаминам!».[14]

Беда в том, что сочинять по карте военные планы Роман Федорович, даже став генерал-лейтенантом, не любил. Фронтальная атака, войсковая операция, безвозвратные и санитарные потери. Для барона-второгодника задача непосильная — два года в младшем классе Морского кадетского корпуса. Тактика, стратегия, позиции, диспозиции. Скука, заевшая еще в военном училище. То ли дело в конном строю да на пулеметы, впереди всех с шашкой в руке. Есть упоенье в бою! Лихая атака — как с утреца перед завтраком хватить стакан водки, лучше смирновской. Ощущения схожи, но веселый и смертельный свист пуль добавляет остроты и какой-то свежести. Все равно настоящей русской водки здесь, за тысячу верст от России, не достать! Богом забытый убогий край. И пьют несуесветную гадость — сделанную из хлеба пародию на водку — ханшин. Чем еще потешить, порадовать душу? Морфий уже был. Опиум? Тоже дрянь, если разобраться. Причем дрянь опасная, недаром англичане двести лет травят ею китайцев.[15] Из всей доступной хмельной дури остается игра со смертью, здесь этого сколько угодно и Роман Федорович — удачливый игрок.