Побег в зону

Делать нечего, а спать не хочется. На кухне стоит «лекарство» — самогон. Я нашел его в погребе. Две десятилитровые сулии — бутылки с длинными узкими горлышками — стояли в дальнем углу, накрытые старой клеенкой. Спроси у хозяина, зачем ему столько, наверное, не нашел бы что ответить, буркнул бы: жрать не просят. По русским меркам я не пьяница, но жена никогда не держала водку про запас, знала, что выпью, если найду. У меня такой характер: есть — выпью, нет — на нет и суда нет. Только в одиночку пить н люблю, привык разговором закусывать. А здесь поговорить не с кем, разве что с фотографиями хозяев и их детей. Заезжий халтурщик увеличил и разрисовал маленькие черно-белые фотографии и теперь на меня со стены смотрели розовощекие, алогубые и синеглазые мужчины и женщины, все примерно одного возраста, только по фасонам одежды можно догадаться, кто родители, а кто дети. И те, и другие похожи на подгримированных покойников. Пить с такими — волком взвоешь.

Я сходил на кухню, с помощью шланга от стиральной машинки подсосал из сулии, как из бензобака, кружку самогона. Был он желтоватый, настоянный на лимонных корочках, и вонял, как цитрусовая бражка, причем сильнее, чем вчера. Я еле втолкнул в желудок это пойло. Алкоголь действует на меня плохо, не так, как я хотел бы, в сонливость вгоняет, особенно, если потрепаться не с кем. Поэтому я подошел к размалеванным фотографиям, высказал все, что я думаю о них и о фотографе-халтурщике, и отправился на боковую.

Спал вроде бы не долго, разбудили меня шаги в комнате. Я затаил дыхание и сильнее зажмурил глаза, как делал в детстве, надеясь, что если я никого не вижу, значит, и меня не увидят. Шаги были тяжелые, мужские. Они пересекали комнату вдоль и поперек, напоминая действия собаки, отыскивающей зарытую кость. Вот они приблизились к кровати, и я напрягся всем телом, готовый вскочить и отбить удар. Сиплое дыхание начало приближаться ко мне, как будто человек наклонялся, чтобы заглянуть мне в лицо, а потом отклонилось в сторону и под кроватью что-то зашурудело. Человек вытащил то, что ему было надо, и пошел на кухню. Там упала кастрюля, грюкнуло пустое ведро. Человек негромко ругнулся, что-то передвинул. Затем отчаянно произнес: «Пошло оно все!» и швырнул что-то тяжелое на пол. Я открыл глаза и в приоткрытую дверь, ведущую на кухню, заметил, как широкоплечий сутулый мужчина в брезентовом плаще и серой кепке вышел в сени. Хлопнула закрывшаяся входная дверь в дом, заскрипел ключ в замке.

Я выпрыгнул из кровати, подбежал к окну, выходящему во двор. Сквозь щель между закрытыми ставнями увидел на подворье, освещенном луной, мужчину в плаще и кепке. Он расстегивал ошейник на собаке ростом с телка. Собака повизгивала, пыталась лизнуть хозяина, мешала ему. Он зло рыкнул: «Ну!» и ударил собаку кулаком по крестцу. Собака затихла, дала освободить себя от ошейника и радостно запрыгала рядом с хозяином, который взял стоявшие на дорожке фибровые чемоданы с углами, оббитыми железом, направился к калитке. Там его ждала женщина. Она вытирала глаза уголками повязанного на голову белого платка, наверное, плакала. Мужчина что-то буркнул ей, шибанул калитку ногой, вышел на улицу. Женщина торопливо закивала головой, несколько раз перекрестилась, потом размашисто перекрестила дом. Она подняла с земли два узла с барахлом, хозяйственную сумку, сумочку поменьше и две авоськи. Выйдя со двора, она положила это все на землю, закрыла калитку, еще раз перекрестила дом, снова навьючилась и побрела за мужчиной.

Я перебежал к другому окну, выходящему на улицу, — и чуть не вскрикнул от удивления. По улице шли люди с чемоданами, рюкзаками, баулами. Даже маленькие дети что-нибудь несли. Шли молча, лишь один ребенок тянул надрывную ноту, да так долго, что и у взрослого не хватило бы воздуха в легких. За людьми бежали собаки, целая стая, и тоже молча и не грызлись между собой, как обычно. В лунном свете шествие напоминало черно-белую кинохронику военных лет.

Я подождал, пока улица опустеет, пошел в сени. Дверь оказалась запертой изнутри на крючок, как всегда делаю, вернувшись в дом. Амбарный замок все так же валялся на крыльце, хотя я отлично слышал, как мужчина закрывал его. Во дворе было пусто, не почувствовал я и тепло, которое ненадолго остается в воздухе после ухода человека. Наверное, мне все спьяну привиделось.