Побег

Миновав городские ворота, Ерофей пустил Султана в галоп, стремясь как можно дальше ускакать, понимая, что за ним может быть погоня. И не ошибся - вскоре за спиной раздался стук копыт: дорога размякла после ночного дождя, но в утренней тиши погоню было слышно.

Дорога проходила по берегу реки под отвесным обрывом где, как сказал Вернье, в песчаной стене среди кустарников и вьющихся растений скрыт вход в небольшую пещерку, в которой при необходимости вполне можно спрятаться вместе с конем. Он подробно описал приметы, по которым можно обнаружить вход в пещеру. Ерофей так и сделал - въехал в пещерку и, не спешиваясь, приготовил к бою пистолеты, но преследователи, видимо, не зная о пещере, проскакали мимо. Ерофей осторожно выехал на дорогу и увидел, как во весь опор по дороге скачут четверо всадников. Он поднял руку с пистолетом, прицелился, и опустил руку, потому что выстрелить в спину не смог. Тогда он развернул Султана и направился в другую сторону к развилке, которую недавно миновал. Пусть преследователи скачут себе в Вандом, а он поскачет в Блуа, а оттуда - в Орлеан.

Солнце достигло зенита, дорога быстро просыхала, над ней курились дымки, скакать было легко. Ерофей миновал без приключений Блуа, и на сердце у него стало веселее. Вдруг он заметил впереди быстро растущую в размерах черную точку. Ерофей свернул с дороги в лес и, приготовившись к отпору, стал наблюдать за дорогой. Ждать пришлось недолго. Через несколько минут по дороге галопом промчалась напуганная чем-то четвёрка лошадей, запряжённая цугом в карету. Ни кучера на козлах, ни лакея на запятках не было видно, и ясно, что обезумевшие лошади будут лететь так до тех пор, пока не встретят какое-либо препятствие, и тогда карете несдобровать: или опрокинется, или вообще разобьётся, а между тем за окошком кареты мелькнуло чьё-то лицо.

Ерофей дал шпоры коню, и умный Султан, помогая хозяину, во весь опор помчался за каретой, пока Ерофей не изловчился и не перехватил одну из лошадей за уздцы. Почувствовав твёрдую руку, лошадь мало-помалу стала успокаиваться. Это передалось той, что была запряжена с ней в паре, их бег замедлился, начала сбавлять ход и другая пара. Ерофей перемахнул со спины Султана на спину лошади первой пары в упряжке, чтобы перевести её на рысь, а потом и вообще остановить. Он тут же спрыгнул на землю, распахнул дверцу кареты и увидел в ней двух перепуганных девушек. Они были столь красивы, что сердце юноши забилось сильно и гулко.

- О, мадмуазель! - воскликнул Ерофей, обращаясь к ним: - Вы не ушиблись? О, вы, наверное, испуганы? - и удивился, что сказал это без всякого акцента, но сказал, однако, глупость, потому что на щеке одной была глубокая царапина, и в глазах обеих стоял страх.

Увидев своего спасителя, девушка с царапиной привалилась к стене в обмороке, а другая выпала из кареты прямо в объятия незнакомца и разрыдалась. Ерофею так было приятно гладить ее шелковистые золотистые волосы, что парень даже осмелился поцеловать девушку в висок.

Успокоившись, девушка рассказала, что ее зовут Мари, что живет она в Шатодиене и едет к тетушке в Блуа вместе со своей служанкой Элизой (это она лежала в обмороке) и двумя слугами - Жаном и Батистом. Но в пути на них напали какие-то разбойники. Жан, кучер, сначала не растерялся и начал нахлёстывать лошадей, чтобы ускакать, но разбойники стали стрелять, и кучер с лакеем, видимо, так перепугались, что соскочили с козел, а неуправляемые лошади понесли. Пока Мари, всхлипывая на плече Ерофея, рассказывала эту печальную историю, пришла в себя и Элиза. Узнав о царапине на щеке, она разразилась такой бранью, что Мари покраснела и приказала ей замолчать. Но не тут-то было, потому что в этот момент из-за кустов выбрались двое, как оказалось - Жан и Батист. Они осторожно приблизились к карете, ожидая, вероятно, увидеть там трупы. Но каково же было их удивление, когда открыли дверцу кареты, а на них уставилось дуло пистолета, к тому же из глубины её раздались пронзительные негодующие крики Элизы, и её фасон дэ парле, то есть манеру выражаться, в тот момент можно было выдержать только с закрытыми ушами. Что Мари и сделала. Ерофею тоже стало неловко, хотя он привык выслушивать такое от Пьера, который не обладал изысканными манерами.

Слуги остолбенели в первый миг, а в следующий - задали стрекача обратно в лес. Вслед им неслась забористая ругань Элизы, которая призывала чертей обрушить на головы трусливых парней все «прелести» ада. Жану, кроме того, посулила в ближайшую же ночь оторвать признаки его отличия от женщин, если он вздумает постучаться к ней в комнату.

Мари, окончательно пришедшая в себя, засмеялась и громко закричала:

- Жан! Батист! Вернитесь, я вас прощаю! - она даже вышла из кареты на дорогу, но всё равно прошло немало времени, пока Элиза исчерпала свой запас злости, тогда слуги отважились выйти из леса. Но сначала кто-то из них крикнул:

- Пусть молодой господин бросит пистолет на дорогу!