— Нет, оставь это, — кратко приказал он, готовый остановить се, если она не послушается. Он поставил другую бутылку вина на стол. — Я рад, что ты слушаешься меня.
— Что мне еще делать, если ты держишь в плену мою мать?
Он проигнорировал ее слова, сердито смотря на кубок.
— Ты собиралась отравить его?
— Нет.
Он нахмурился еще сильнее, повернувшись к ней.
— Тогда себя?
Она засмеялась, близкая к истерике. Он схватил ее за плечи.
— Отвечай!
Она сбросила его руки.
— Если бы я собиралась отравить кого-либо, то это был бы ты! — прошипела она, вложив в эти слова всю свою ненависть.
Он выглядел взволнованным, и ей пришло в голову, что, возможно, Гилберт действительно боялся, что она причинит вред себе.
Он сказал, не встречаясь с ней взглядом.
— Ты сделаешь все, что возможно. Чем скорее у тебя будет ребенок, тем скорее я тебя заберу.
— Так ты собираешься убить его?
Он не ответил, так как дверь была открыта, и их могли услышать.
— Иди в кровать и жди его. — Он подтолкнул ее в нужном направлении.
Ровена уклонилась.
— Ты иди и жди его, поскольку этот брак — твоя затея, — прошептала она гневно. — Он настолько слеп, что вряд ли заметит разницу.
Гилберт усмехнулся.
— Я рад, что ты сохранила чувство юмора. И будет разумнее с моей стороны забрать у тебя это.
«Это» было бутылкой и кубком. Ровена сжала губы, чтобы удержаться и не попросить его оставить ей хотя бы кубок. Но ясно увидев ее заинтересованность, он наверняка заберет все. Так или иначе, вино со снадобьем потеряно.
Она забралась в кровать и только укрылась, как в комнату вошел ее муж с несколькими рыцарями, которые сейчас уезжали. Гилберт постарался их поскорее выпроводить, и через несколько минут она осталась наедине с мужем.
Он был в черном ночном халате, который еще больше подчеркивал бледность его кожи. Завязки халата развязались, пока он шел в спальню, но Годвин и не пытался их завязать, и халат распахнулся при первом же его шаге. Ровена быстро закрыла глаза, но то, что она увидела, предстало перед ее мысленным взором — кривые ноги и что-то такое между ними. Она слышала, это называли по-разному, но всегда речь шла о каком-то чудовищном орудии; но то, что перед ней предстало, не наводило страха.
Она не знала, то ли смеяться, то ли плакать. Ровена помолилась про себя, чтобы перенести все это, не сойдя с ума.
— Где ты, моя милая? — сварливо спросил он. — Я слишком стар, чтобы играть в прятки.
— Здесь, мой лорд.
Поскольку он все равно шарил где-то левее, так как не расслышал, она повторила свои слова очень громко. Это, наконец, привело его к подножию кровати.
— Ну? Ну? Чего ты ждешь? — спросил он все тем же сварливым тоном, стоя у подножия кровати, но, не делая попыток забраться в постель. — Ты что, не видишь, что мой воин нуждается в помощи, чтобы встать для тебя? Подойди и поиграй с ним, жена.
Эта дряблая штучка называется воином? Ровена негодующе вскрикнула, но он не услышал. Лионс смотрел куда-то на кровать, но не прямо на нее.
— Я не буду возражать, если ты поцелуешь его, моя дорогая.
Рука девушки взметнулась ко рту, потому что от одной мысли о подобном ее начало тошнить. Если бы он мог видеть выражение ее лица, ему бы стало не до смеха. Но Годвин так же слеп, как и глух. Сейчас Ровена действительно была готова убить Гилберта за все это.
— Ну? Ну? — опять потребовал Лионс.
Его глаза начали шарить по кровати, но он все еще не мог определить, где она находится.
— Где ты, глупое дитя? Я что, должен позвать моего человека, Джона, чтобы найти тебя? Ты с ним скоро встретишься. Если через месяц окажется, что я не обеспечил себе наследника, то отдам тебя Джону, чтобы он сделал это. Я слишком стар, чтобы жениться еще раз. Ты последняя, и я, так или иначе, буду иметь от тебя сына. Что ты скажешь на это?
Зачем он пытается пугать ее? Правильно ли она его поняла?
— Я бы сказала, мой лорд, что слышу человека, потерявшего надежду. Правильно ли я вас поняла? Вы отдадите меня этому Джону, чтобы он сделал мне ребенка, если вы не сможете?
— Да, я привязан к Джону и не возражаю против того, чтобы назвать его сына своим. Чем отдавать все брату… Пусть лучше это будет человек, которому я доверяю больше, чем другим.
— Почему бы вам просто не признать Джона своим сыном?
— Не будь такой глупой, девочка. Никто не поверит, что он — мой сын. Но ни у кого не будет сомнений, что твой ребенок — это мой.
Возможно ли такое? Мужчины, оказывается, еще хуже, чем она думала. Лионс собирается спаривать собственную жену, как спаривают коров или свиней. Если это не получится с Джоном, он попробует свести ее еще с кем-нибудь. Гилберт не будет протестовать, сообразила она, поскольку его цель та же — ребенок.
Милостивый Господь, неужели ей действительно придется пройти сквозь все это? Он настолько слаб, что она, конечно, может убить его без труда. Но что будет тогда с матерью?
— Я долго буду ждать? — Лионс повысил голос. — Иди сюда и помоги мне, и сейчас же!
Это прямой приказ, который нельзя игнорировать, но Ровене было ясно, что ее вырвет, если она прикоснется к нему.