Побеждая — оглянись

— Хорошо! — поднял голову Эрп. — Близится тинг мечей!

— Вижу теперь, — похвалила Гудрун, — что достойные выросли у Йонакра сыны. Иначе для чего им вырастать, если за сестру свою отомстить не смогут?

Сказала так и в кладовую пошла. Подобрала для сыновей шлемы, подобрала и кольчуги, и наплечники, и наколенники литые отыскала. Принесла сыновьям стальные обручья. Из всех только те доспехи выбирала Гудрун, что были заговорены от ударов железа. Древние доспехи, тяжёлые, без насечек и вставок серебряных, без клёпок бронзовых, без красивой отделки золотой.

Предупредила сыновей многомудрая Гудрун:

— Ёрмунрекку не давайте рта раскрыть, не давайте заговорить Бикки. Известны они хитростью своей. Сразу выведают у вас, простодушных, про тайную силу доспехов. И тогда на погибель вашу нащупают слабое место. Избегайте, сыны, заговорить с бесчестными. Вам, прямодушным, не одолеть в словесной перепалке.

Сказал в ответ славный Хамдир:

— В трудный поход собрались мы, мать! Если не вернёмся, то знай: не посрамили чести и имён, данных тобой. Знай тогда, что сложили мы головы в готском краю под звон справедливой битвы. Знай, что пали мы без мольбы о пощаде. И тризну[88] справь по сыновьям убитым и по растерзанной Сванхильд.

Вскочили на коней отважные братья и двинулись в путь по зимним сырым дорогам, покинули милые сердцу фиорды.

И тогда заплакала Гудрун, дочь Гьюки. Вспоминая былое, перебирая имена погибших, всё более убеждалась она, как несправедлива к ней Норн, как с каждым годом, с каждым потерянным именем всё ближе подбирается к ней одиночество. Не утирая слёз, проклинала она судьбу, влекущую к безрадостной старости, влекущую к тому дню, когда останется беспомощная Гудрун одна среди безжизненных камней, среди погасших очагов и горестных воспоминаний о былом величии рода. Будь проклят тот грядущий день! Будь проклята прожитая впустую жизнь! Жизнь-звук, жизнь — чёрный дым, жизнь, скатившаяся с горы к началу пути и замершая там кучкой мёртвого песка...

По Лангобардии сыновья фиордов ехали тайком, всё больше ночами. Днём же отсиживались в глухих лесных углах или в тёмных ущельях гор, в мрачных пещерах. В те времена здесь люди двумя жизнями жили: днём ненавидели, ночью боялись. Встретив путника на дороге, имени не спрашивали, добрым словом не приветствовали, смотрели — не знаком ли лицом, сразу меч обнажали. Здесь и свои, и чужие грабили селения, и те, и другие селения жгли. Кто от войска отбился, тот домой не спешил, восседал на дорогах с побратимами и потрошил проезжающим сумы, если проезжающие те слабейшими были!.. Не щадили калек, обирали до нитки слепцов, даже с прокажённых, забавы ради, обрывали колокольца.

По дорогам Лангобардии в те годы одиночке не пробиться было. И вестовые всадники ездили с отрядами охраны. Да и те при случае кормились грабежом, развлекались насилием.

И избегали ненужных встреч сыновья Йонакра, силы берегли для большего, жизни свои на погибель готскую хранили.

Но однажды не выдержал Эри, сводный брат, вспылил:

— Так с вами и к старости Данна не увижу! Не столько едем, сколько прячемся; поэтому из Лангобардии до сих пор не выбрались. Плохо дорогу показывать трусам!..

Тогда разозлился Сёрли, брат старший, ответил:

— Очень уж смел ты, ублюдок!

И Хамдир поддержал Сёрли-брата, сказал, презрительно сплюнув на дорогу:

— Чем можешь ты, Эрп, помочь в нашем деле?

Эрп сказал:

— Как ноги друг другу идти помогают, так и я помогу.

Поразмыслил Хамдир, усомнился:

— Как может нога ноге быть в помощь? Как могут руки друг другу пособить? Плетёшь несуразное ты, незатейливый мозгами. Бездумной смелостью кичишься!.. Или замыслил, черныш, нас прежде времени погубить, в битву ввязать с бесчестным отребьем на дорогах, а кости наши в земле Лангобардии сгноить? Не домой ли собрался?..

Вставил Сёрли, злобно глядя на Эрпа:

— Не удачлив ты, брат. Стоит тебе забраться в колодец, как на тебя сразу же посыплется песок. Какая нам помощь от такого?

Усмехнулся Эрп, повторил с обидой:

— Плохо дорогу указывать трусам!..

Тогда ещё сильнее озлобились братья, сгоряча схватились за мечи и убили своего сводного брата, знали в доспехах его слабое место. А как убили, одумались. Но поздно было: распростёртый у ног своего коня, истекал кровью умирающий Эрп. Оплакали брата Сёрли и Хамдир, простили юную дерзость его, прокляли на веки свою горячность.

Ближе к весне вступили в земли готские; вот-вот, думали, знаменитый Данапр увидят. А оттуда совсем близко до Каменных Палат. Однако прошло много дней, пока увидели братья русло Великой реки. Сначала услышали непрекращаемый гул и скрежет льда, целые поля которого крошились под напором воды, наползали друг на друга, с ожесточением упирались в берега и двигали на мелководье валы песка.

Вдоль берега на юг пустили коней Сёрли и Хамдир. Ехали день, ночь, ещё один день. Но всё гудела и клокотала река, растекались, затапливали берега её воды. Расколотые льдины выползали из русла и резали, и мяли тростник.

На исходе второй ночи увидели братья в стороне от лесов, в полузатопленной долине, одинокое дерево. Указал на него Хамдир: