Побеждённые

Библиотека Надежды Спиридоновны принадлежала, в сущности, отцу Нины, старая дева перевезла ее во время гражданской войны из опустевшей квартиры брата к себе и этим спасла от расхищения. Поэтому Надежда Спиридоновна считала библиотеку своей собственностью и без всякого угрызения совести запрещала Мике притрагиваться к книгам своего отца. Для Нины и Олега она делала исключение. Книги уже не помещались в шкафы, стоящие в гостиной, и частично были расположены на стеллажах в коридоре.

Вернувшись в этот вечер домой, Олег остановился перед одной из полок, чтобы выбрать себе книгу на ночь. Он стоял около самой двери в кухню и услышал слова, произнесенные голосом Вячеслава:

— А ты зачем на Казаринова наплела? С досады, что ль, что в свою постель его затащить не удалось? Слишком уж несознательно сводить свои счеты этаким образом.

Олег невольно замер на месте.

— А ты почем знаешь, что я говорила? — сказал голос Катюши.

— Как почем знаю? Следователь мне весь разговор про балерин привел от слова до слова. Только ты да я, да он тут были — кто ж кроме тебя?

— Почему ж «наплела»? Я одну правду сказала.

— Правду! Порасписала: столбовой дворянин и офицер и в родстве с Ниной Александровной, а ведь ничего ты про это не знаешь. Ну, а следователь, конечно, ко мне как с ножом к горлу: что да что вы о нем знаете? Как так «не осведомлены», когда другие в вашей квартире все знают? Вот и прочел: «Казаринов держит себя не по-советски, постоянно нападает на наши порядки, все повадки изобличают в нем бывшего гвардейца. С гражданкой Дашковой — бывшей княгиней — он явно в родстве…» Вон сколько понаписала! А я что должен делать? За тобой повторять или прослыть за укрывателя классового врага? Нет, я свою правду выложил. Коли это показание Катерины Фоминичны Бычковой, говорю, — грош ему цена, она за этим Казариновым гонялась, да успеха не имела, вот и отплатила ему по-своему, по-бабьи. Учтите, товарищ следователь. Получила? Другой раз осторожней показывай. Следователь руку мне пожал, отпуская.

Олег повернулся и пошел к себе, закурил и стал ходить по комнате. «С какого же конца они меня выследили? С чего началось? Опасно не то, что наговорила очаровательная Катюша, опасно, что они заинтересовались мной. Честный, хороший мальчик этот Вячеслав! Я правильно рассчитал, что лучше самому сказать все — благородного человека это больше свяжет». Он ходил, курил и чувствовал, что радостное восприятие жизни, которое появилось у него после праздника у Аси, улетает безвозвратно! Как будто он легко плыл по красивой, залитой солнцем реке, но вдруг что-то схватило за ноги и тянет его вниз, под воду! Сквозь сетку безрадостных соображений — как миновать расставленную западню и какие пустить в ход уловки — просачивалась убийственная мысль, та, прежняя: он должен уйти от Аси, и чем скорей, тем лучше, чтобы не затянуть и ее в эту пучину.

Вошел Мика, говоря, что Нина зовет к чаю. Дашков вспомнил, как панически боится Нина гепеу, а между тем переговорить с ней совершенно необходимо. Когда он сел за стол и, принимая из ее рук чашку чая, взглянул ей в лицо, то обратил внимание на темные круги под глазами и тревожный опечаленный взгляд.

Несколько раз он взглядывал на нее и всякий раз встречался с тем же озабоченным взглядом… Мика начал было что-то рассказывать, но скоро тоже смолк. Вставая из-за стола и свертывая в кольцо салфетку, он сказал:

— Удивительно веселые собеседники вы оба! — и убежал.

— Вы ничего не имеете мне сообщить, Нина? — спросил тогда Олег.

— Имею.

— Я тоже имею кое-что и уже вижу, что сведения эти одного порядка. Говорите же, Нина, не жалейте меня.

Они проговорили до полуночи, сопоставляя все данные и разрабатывая детали на случай, если вызовут одного или обоих.

Вставать раньше других настолько вошло в привычку Олега, что даже по свободным дням он подымался первым, желая избегнуть общей суеты на кухне. Но в это воскресенье он не встал, а, лежа на своем диване, курил папиросу за папиросой, тоже против обыкновения. В этот день у него была назначена и рушилась теперь встреча с Асей.

— Вы больны, Олег Андреевич? — спросил Мика.

— Здоров, — сумрачно ответил он.

В дверь постучали.

— Вам повестку принесли, выйдите расписаться, — окликнул голос Вячеслава.

Он хмуро усмехнулся и, накинув на плечи старый китель, вышел. Никто из женского населения квартиры еще ни разу не видел его таким — небритым, в подтяжках… Молча расписался и повернулся уходить, но увидел Катюшу, которая стояла около своего примуса, наблюдая его. Прищурившись, он смерил ее пристальным насмешливым взглядом. Отомстила? Довольна?

Она покраснела и отвернулась.

— On ne perd pas du temps en notre troisieme bureau[46],— сказал он Нине, показывая повестку.

После чая Олег подошел взять горячей воды для бритья. Нина удержала его руку:

— Не брейтесь ни сегодня, ни завтра… Этот ваш джентльменский вид…

— Думаете, лучше будет, если обрасту щетиной?

— Ну, все-таки! Хоть одичалым, что ли, покажетесь…

На следующее утро она вернулась к той же теме:

— Олег, вы уходите прямо туда, в пасть?

— Нет, сначала еду в порт. В ГПУ к двум часам.