Побежденные

- Мика, иди сюда! - И втащил мальчика в комнату. - Ты как смеешь издеваться над сестрой и трепать с таким пренебрежением наше имя и титул? Разве что-нибудь позорное в ее браке? Она вышла по любви за благороднейшего человека, который отдал жизнь за Родину! А вырастить тебя ей было легко? Другая на ее месте давно бы отправила брата в детский дом - посмотрел бы я на тебя тогда! Ты непомерно неблагодарен и дерзок! Если я еще раз услышу что-нибудь подобное, ты получишь от меня, Мика, такую затрещину, что своих не узнаешь! Хочешь на кулачки? Ты, кажется, воображаешь, что у меня сил нет? Да я справлюсь с двумя такими, как ты!

- Олег, успокойтесь! Что с вами? - твердила испуганная Нина. - Уверяю, что эти издевки только по моему адресу: он не хочет допустить меня переговорить с учителями, а между тем к нему настолько несправедливы, что пора уже вмешаться кому-нибудь.

- Нина не хочет понять, что сделает только хуже, - запальчиво сказал Мика. - Они занижают мне отметки, а на мои возражения откровенно заявляют: "Не делать же первым учеником княгининого братца!", или: "А крест на шее не носишь?"

- Это говорят педагоги? С кафедры? - перебил Олег.

- Педагоги. Чаще всех политэкономша и физик.

- Это возмутительно! - воскликнул Олег. - Разрешите, Нина, мне пойти к директору, я заставлю его ответить мне прямо: есть ли распоряжение сверху, из РОНО, травить мальчика за происхождение и родство? Посмотрим, что он ответит. Если будет необходимость, пойду и в РОНО.

- Не знаю, удобно ли... В качестве кого же вы пойдете? Родственником вы называться не можете...

- Как хотите, я не настаиваю.

- Вы лучше скажите Нине, чтобы она сама-то меня не грызла. Сколько мне от нее достается за крест! - сказал Мика.

- За крест, от Нины?!

- Ну да! Она каждый день приступает ко мне то с просьбами, то с угрозами, чтобы я снял его с шеи.

Олег повернулся к Нине, которая сконфуженно бормотала, что хочет оградить от неприятностей Мику.

- Не мешайте мальчику, Нина, остаться честным перед самим собой. Нельзя же всем до одного измельчать и исподличаться.

Это было во вторник, на Страстной. Вечер вторника и среду Олег провел в одних и тех же мыслях. Он решил, что не будет ждать нового приглашения от Нага. Вечер в парке в Царском Селе представлялся ему непременно ясным и тихим. Там серебряные ивы и вековые дубы напоминают Залесье; он пройдет под ними спокойно, совсем спокойно, гуляя. Никто его не увидит, не будет торопить... Надо только дождаться пятницы, чтобы получить зарплату и оставить ее Нине.

В четверг вдруг замучили воспоминания. Они шли, как морская волна, одно за другим - придет, подержит на гребне и отхлынет... Почему-то с особенной силой вспоминалось раннее детство - прогулки в Залесье, ласки матери, приготовления к Пасхе, игры, шалости.... Несколько раз его мысль возвращалась к тому, как дорого стоило его рождение матери: боясь повредить младенца, она отказалась от наложения щипцов после тридцати шести часов мучений, когда все окружающие уже отчаялись в благополучном исходе... А он вот теперь собирался прекратить эту жизнь, данную ему с такой любовью!

В пятницу Олег получил, наконец, зарплату и собирался уйти пораньше. Моисей Гершелевич назначил производственное совещание в своем кабинете, но Олег на виду у всего правления, собиравшегося в кабинете шефа, пошел к выходу.

- Казаринов, вы куда? Попрошу остаться! - начальственно окликнул его Моисей Гершелевич.

- Куда вы, товарищ? - окликнула его другая портовская шишка.

Олег обернулся на них, и вдруг на него нашло озорство: "Нате, скушайте!" - подумал он и сказал громко:

- Куда я тороплюсь? Да ведь сегодня Страстная Пятница - хочу приложиться к Плащанице! - И оглянул всех, точно желая увидеть, не сделаются ли корчи с этими жидами-азиатами и отступниками из русских.

Корчей не сделалось, но лица у всех вытянулись и глаза опустились. Караул - не знают, как реагировать. Олег усмехнулся, оглядывая их. Оригинальное для советского служащего состояние! Он осмелился им напомнить о большой тысячелетней культуре старой России, которую они ненавидят и желали бы вовсе вычеркнуть из памяти. Когда-то для всех русских этот день был единственным и неповторимым в году.

Он просто так сказал про Страстную Пятницу, чтобы их побесить, но пока он ехал в трамвае, мысль о вынесенной на середину Храма Плащанице, украшенной живыми цветами, окруженной горящими свечами и толпой молящихся, настойчиво встала в центре его сознания. Он не был у Плащаницы все те же десять лет, роковые в его жизни, и сейчас решил зайти в храм.