Побежденный. Рассказы

Зазвонил колокол, неритмично, глухо. Звонарь становился слишком старым для своей работы, но никто не решался отстранить его от деятельности, в которой он продолжал считать себя незаменимым. Когда Валь ди Сарат мчался через деревню, из кафе на миг донеслись шум разговоров, впечатление внезапного света, расплывающегося дыма, оживленности. Фермеры с высеченными из бурого камня лицами, голоса у них хриплые от табака и дорожной пыли, зубы неровные, как вершины деревьев, кислый запах тяжелого труда. Мысленным взором он видел этих людей с натруженными руками, с широкими, постоянно прилегающими друг к другу пальцами, с их простыми шутками, старыми играми, с системой ценностей, закаленной временами года, ясностью луны и ноющими перед дождем ступнями. Кафе было их фондовой биржей, небо — рынком с меняющейся конъюнктурой.

Запах древесного угля внезапно сменился запахом навоза, запахом желтых луж в грязи на дворе фермы, горящих дров, яблок, сушащихся в душном сарае. В горле Валь ди Сарата встал ком. Дорога заплясала из-за навернувшихся на глаза слез. Видимо, смерть близка; все было слишком уж великолепным и представало в какой-то прощальной пронзительности. Вечер — время прощания; за ним приходят ночь и сон.

Вскоре он въехал в окрестности Флоренции. Люди проплывали тенями на дороге, их голоса звенели в зимней ночи. Вести машину стало трудно. У большинства велосипедов не было задних огней, фонарь, бессердечно подвешенный к подстриженному хвосту лошади, лишь сбивал с толку. Маленький «фиат» тарахтел по булыжной мостовой, пьяно вилял, когда его колеса попадали в трамвайные колеи. Поздние автобусы хрипели, пыхтели по всей дороге, их пневматические тормоза и грубые дизельные моторы повиновались водителям со слоновьим возмущением.

Валь ди Сарат пересек черную, как тушь, Арно и увидел шпили, колокольни, мосты. Они представляли собой величайшие творения человека, уплату долга его создателю, символ благодарности за привилегию жить. Повсюду наблюдались соразмерность в частностях и беспорядок в общей картине, как в самой жизни. Отдельные мосты и шпили были изысканными в своей необъяснимой гармонии, обретали изящество в подчинении правилам. Подобно фуге Баха, они представляли собой чувство, запертое в сердце неумолимой логики. Они гласили, что, хотя процессы деторождения у человека, обезьяны и мыши одни и те же, человек создан в тени божества и жизнь его так же драгоценна, как мысль. Свободу можно обрести только в тюрьме логики, без порядка свободы нет.

Валь ди Сарат остановил машину невдалеке от «Бельсоджорно». На улице слишком уж явно околачивались четверо карабинеров. С тяжелым сердцем человека, обреченного выполнять данное сдуру обещание, он взял подмышку портфель и пошел к отелю. Едва скрылся внутри, четверо карабинеров мелодраматически сошлись под уличным фонарем, дабы каждый мог видеть, что они не спускают глаз со здания. Когда Валь ди Сарат подошел к швейцару, поднялся молодой офицер. И, щелкнув каблукам, доложил:

— Майор Валь ди Сарат, я Эмилио Росселли, меня отправил в ваше распоряжение полковник Фульвио де Гратис, начальник карабинеров Флорентийского округа.

— С какой стати?

— Насколько я понимаю, полковник Убальдини, ваш родственник, позвонил и попросил обеспечить вас охраной.

Валь ди Сарат рассердился на дядю. Все еще находясь под впечатлением своих раздумий, он вновь ощутил вмешательство упорядоченного и до жути изобретательного разума Убальдини. Юный Росселли был обаятелен и честолюбив. Он стрелял глазами по сторонам, выражая готовность угождать на пути к личной славе. Улыбка его была заискивающей, из тех, что неуловимо сменяются решительной угрюмостью при внезапной перемене настроения начальства.

— Во-первых, я не нуждаюсь в охране, — сказал Валь ди Сарат.

— Преступник может быть вооружен.

— Тем не менее, в охране не нуждаюсь.

Росселли смиренно признал, что перед ним герой, и грациозно поклонился.

— Я выполняю приказ полковника де Гратиса, и все претензии адресуйте ему.

Расстроенно вздохнув, Валь ди Сарат продолжал:

— Во-вторых, если это отчаянный человек, мне представляется не самым разумным ставить людей на виду, давая понять каждому проходящему идиоту, что отель взят под наблюдение.

Росселли нахмурился.

— Я велел им стоять в темноте.

— Они все ярко освещены уличными огнями. Этот человек у себя в номере?

Унылый швейцар залопотал, оправдываясь:

— Нет, ушел. Мы понятия не имели, что он преступник. Номер был заказан по телефону, этот человек предъявил настоящий швейцарский паспорт на имя Коэна.

— Он ушел, но не выписался?

— Нет-нет, вещи его в номере.

— Все разумнее и разумнее, — недовольно сказал Валь ди Сарат, — этот человек возвращается в отель, видит карабинеров, решает бросить свои вещи и избегает вашей сети.

Росселли выбежал на улицу и прошипел своим глуповатым подчиненным несколько приказаний, те снова удалились в темноту.

— Есть у вас еще ключ от его номера? — спросил Валь ди Сарат.

— Вот, — сказал швейцар, протягивая ключ дрожащей рукой. — В этом отеле почти все ключи отпирают почти любую дверь.