Побочные эффекты

Кармен Пинчук, коренастый и лысый, вышел из наполненной паром ванной и снял шапочку для душа. Хотя на голове у него не было ни единого волоска, он терпеть не мог мочить свой лысый череп. «Зачем мне это? — говорил он друзьям. — Чтобы враги имели передо мной преимущество?» Кто-то высказался в том смысле, что такое объяснение можно счесть странным, но он засмеялся и, бросая по сторонам напряженные взгляды, чтобы знать, смотрят на него или нет, принялся целовать диванные подушки. Пинчук — нервный субъект; в свободное время он ловит рыбу, но с 1923 года ничего не поймал. «Что делать, так карта легла», — сдавленно усмехается он. Но, когда один знакомый указал ему, что он забрасывает удочку в банку сливок, он смутился.

Пинчук много чего делал на своем веку. Его исключили из школы за то, что он стонал на уроках, а после этого он работал пастухом, психотерапевтом и мимом. Теперь он сотрудник Службы рыбоохраны и охраны дикой природы, где ему платят за то, что он обучает белок испанскому Те, кому Пинчук дорог, называют его панком, одиночкой, психопатом и румяным щекастиком. «Он любит сидеть у себя в комнате и пререкаться с радиоприемником», — сказал один его сосед. «Он способен на чудеса солидарности, — заметил другой. — Однажды, когда миссис Монро поскользнулась на льду, он из сочувствия поскользнулся на том же льду». В политическом плане Пинчук, по его собственному определению, независимый, и во время последних президентских выборов он проголосовал за Сизара Ромеро,[10] вписав его в бюллетень.

Сейчас Пинчук в своей твидовой шоферской кепке, держа в руке коробку, завернутую в оберточную бумагу, вышел из дома, где он снимает дешевое жилье. Потом, сообразив, что на нем, кроме кепки, ничего нет, он вернулся, оделся и отправился в «Энтвислз».

Примечание: не забыть поподробнее остановиться на нелюбви Пинчука к своей кепке.

Встреча(набросок).

Двери универсального магазина открылись ровно в десять, и, хотя понедельник обычно небойкий день, подвальный этаж быстро наполнился посетителями благодаря распродаже радиоактивного тунца. Над обувным же отделом, как только Кармен Пинчук протянул коробку Бланш Мандельштам, мокрым брезентом нависло ощущение неминуемого апокалипсиса. Он сказал:

— Я хотел бы вернуть эти мокасины. Они мне жмут.

— Вы сохранили чек? — сделала Бланш встречный выпад, стараясь не терять самообладания, хотя позднее она признавалась, что ее мир в тот момент внезапно начал рушиться. («После несчастного случая я не могу иметь дело с людьми», — говорила она друзьям. Полугодом раньше, играя в теннис, она проглотила мяч. С тех пор дыхание у нее неровное.)

— Н-н-нет, — нервно ответил Пинчук. — Я его потерял.

(Главная проблема его жизни в том, что у него вечно все куда-то девается. Однажды он лег спать, а когда проснулся, увидел, что нет кровати.)

За спиной у него уже выстроилась нетерпеливая очередь, и его прошиб холодный пот.

— Тогда вам надо будет получить разрешение администратора, — сказала Бланш, направляя Пинчука к мистеру Дубинскому, с которым она крутила роман с Хэллоуина (Лу Дубинский, выпускник лучшей в Европе школы машинописи, был виртуозом своего дела, пока алкоголь не понизил скорость печати до одного слова в день и ему не пришлось уйти в администраторы универмага). — Вы их носили? — продолжила Бланш, едва сдерживая слезы. Представлять себе Пинчука в мокасинах ей было нестерпимо больно. — Мой отец носил мокасины, — призналась она. — Оба на одной ноге.

Пинчука уже корчило.

— Нет, — сказал он. — Э… в смысле да. Я их надевал, но ненадолго: принимал в них ванну.

— Почему вы их купили, если они вам жмут? — спросила Бланш, не зная, что формулирует основополагающий парадокс человеческой натуры.

Дело в том, что Пинчуку в мокасинах с самого начала было неудобно, но он никогда не мог заставить себя сказать «нет» продавцу.

— Мне очень важно, чтобы ко мне хорошо относились, — ответил он откровенно. — Однажды я купил живую антилопу гну, потому что не в силах был сказать «нет».

Примечание. О. Ф. Крумгольд написал блестящую статью о племенах на Борнео, у которых в языке отсутствует слово «нет»; отказ выражается кивком головы и словами: «Я свяжусь с вами позднее». Это подтверждает его более раннюю гипотезу, что стремление любой ценой заслужить хорошее отношение носит не социально-адаптивный, а генетический характер, будучи явлением во многом того же порядка, что и способность высидеть до конца оперетту.