Побочные эффекты

– Отец Досифей сказал, что она решила вернуться к мирской жизни после того, как узрела ангела: он утверждает, что тот каждому говорит свое и его советы могут быть самыми разными… Только вот мне не верится, что Анна решила покинуть общину: она ведь потеряла всю семью, и здесь ее приняли хорошо!

– Так что же, по-твоему, с ней произошло?

– Понятия не имею, но мне кажется, что-то плохое. Отец Досифей говорит, что иногда ангел может разозлиться, и тогда… В общем, что угодно может случиться!

После откровений Настасьи Мономах уже не был уверен в том, что возвращение девушки в медицину – хорошая идея: с такими воззрениями, как у нее, будет, пожалуй, трудно снова влиться в общество студентов-медиков! С другой стороны, возможно, сказывается долгое пребывание в общине и влияние Досифея, который, судя по всему, является личностью харизматической, если верить Артему и Сурковой, и, если Настасья окажется предоставлена самой себе, и «отец» перестанет довлеть над ней, может, все вернется на круги своя?

– Ладно, – сказал он, решив, что дальнейшая беседа с девушкой будет тратой времени. – Пойду, пожалуй, навещу Досифея… Как его найти?

– Идите к храму, а там спросите кого-нибудь и вас к нему проводят!

Церковь была видна в общине с любой точки. У входа никого не оказалось, и он вошел. Внутри находилась лишь одна пожилая женщина – она занималась уборкой. При виде Мономаха она разогнула спину и подошла.

– Вы доктор, да?

Похоже, слухи здесь распространяются со скоростью света, и каждая собака в общине знает его в лицо!

– Точно, – ответил он. – Досифей на месте?

– Отец Досифей, – мягко поправила его женщина.

– Может, вам он и отец, а мой дома, вместе с моей матерью.

Мономах и сам не понимал, почему так резко ответил той, кого даже не знал: видимо, раздражение и злость на лжесвященника выплескивались наружу помимо его воли. Женщина даже отступила на пару шагов, удивленно глядя на него – она не ожидала такой реакции.

– Где Досифей? – повторил Мономах, не собираясь извиняться: если у этих людей такая овечья покорность и желание исполнять прихоти мошенника, пусть так и будет, и не ему, Мономаху, менять их мировоззрение!

– Он… в ризнице, – пробормотала женщина. – Но он сейчас не принимает, у него посетитель… Уже часа два!

– Ничего, – бросил Мономах, направляясь к боковой двери, расположенной за алтарем, на котором стояла огромная статуя ангела со сложенными крыльями, – меня он примет!

Женщина потопталась на месте несколько секунд, а потом быстро зашагала к выходу.

Подойдя к двери, он толкнул ее – не поддалась. Значит, Досифей заперся там с кем-то, не желая, чтобы их беспокоили? Тогда Мономах постучал – громко и настойчиво – ноль реакции. Обернувшись, он принялся искать глазами уборщицу, но она, видимо, сочла за лучшее покинуть церковь – возможно, побежала за помощью. Ну и ладно! Он снова принялся стучать – вернее, колотить открытой ладонью в полотно тяжелой дубовой двери, но ответа не получил. Не услышал он и никаких звуков с другой стороны двери, и вот это уже было странно. Если Досифей находился внутри, да еще и не один, он бы как-то обозначил свое присутствие, а не затихарился в надежде, что посетитель ретируется! Наоборот, скорее всего он выскочил бы и наорал на любого, кто рискнул побеспокоить его, в то время как он приказал этого не делать. О том, чтобы взломать дверь, не могло быть и речи – для этого потребовался бы таран!

– Эй! – решил рискнуть Мономах, заорав во всю силу своих легких. – Досифей, открывайте немедленно, иначе вся ваша община вымрет от тяжелого инфекционного заболевания – в ваших интересах впустить меня!

Он всем телом навалился на дверь, и неожиданно она поддалась, и Мономах буквально влетел в небольшую, богато обставленную комнату, являвшуюся одновременно ризницей и, видимо, рабочим кабинетом Досифея. Однако самого «батюшки» он не увидел, так как едва не налетел на того, кто его впустил. Перед большим резным столом, на котором горделиво разместился антикварный письменный прибор из бронзы, стояла высокая фигура в толстовке с капюшоном, почти полностью скрывавшим лицо. Но не это заставило слова Мономаха застрять в горле, а то, что торчало с другой стороны стола – человеческая нога в дорогом кожаном, начищенном до яркого блеска ботинке!

Мономах попятился, упершись спиной в полотно двери. Высокий человек снял капюшон, и ноги Мономаха внезапно стали ватными, словно в них не было костей.

– Ну, здравствуй, братишка! – сказал мужчина и шагнул вперед.

– Олег… Как?!

– Давай-ка валить отсюда, я позже все тебе расскажу!

– Валить? Ты что, убил…

– Глупости! Но если сюда войдут, то непременно так и подумают, поэтому, как я уже сказал – давай делать ноги, да поскорее!