Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве

«Ярослав, как и старший брат его, двуличен и спесив, — писал Игорь. — Оба Всеволодовича не по достоинству чести высокой добились, но волею удачливой судьбы, которая слепа на оба глаза. Всеволод Ольгович, отец Святослава и Ярослава, обманом жил и коварством пробавлялся, сие всем ведомо. А мой отец Святослав Ольгович отважен был в любую пору своей жизни и столом черниговским владел по чести. Почему же вдова его презрела сынов его, не пожелав жить ни у Всеволода в Трубчевске, ни у меня в Новгороде-Северском? Неужто меды у Ярослава слаще наших? Иль постель во дворце его мягче кажется?..»

Подобных намёков было несколько в послании Игоря.

Он явно хотел дать понять матери, что ему кое-что известно об её греховной связи с Ярославом.

Манефа, недолго думая, собрала свои пожитки, взяла двух преданных служанок и заявила Ярославу, что перебирается жить в Новгород-Северский. Тот попытался было отговорить её, но безуспешно. Пришлось Ярославу дать Манефе двадцать конных дружинников, чтобы они сопровождали княгиню до Игорева града.

Декабрь уже наступил.

Всюду лежал снег, холода установились сразу после Введения[88]. Однако последние несколько дней стояла ростепель. Потемнели и осели ноздреватые сугробы, местами обнажив кочки с пожелтевшей травой. Припекало полуденное солнце...

Проезжая по льду Десны, возок Манефы внезапно провалился под лёд и мигом исчез под водой вместе с лошадьми и всеми сидевшими в нём. Возница успел спрыгнуть с облучка. Дружинники вытащили его насмерть перепуганного из огромной чёрной полыньи.

Манефа и обе её служанки утонули.

Под вечер дружинники вернулись обратно в Чернигов с печальной вестью.

Узнав о случившемся, потрясённый Игорь сначала не мог вымолвить ни слова. Получалось, что это он погубил свою мать. Если бы не гневное послание, она, не поехала бы к нему столь поспешно.

На отпевании «потонувшей в водах княгини». Игорь еле сдерживал слёзы. В приделе каменной Михайловской церкви рядом с могилой Олега была установлена плита из белого камня с православным крестом в навершии. На плите сделали надпись: «В год 6689-й[89] покинула безвременно сей грешный мир княгиня Манефа Изяславна. Упокой, Господи, душу рабы. Твоей».

Навалилась на Игоря тоска-кручина. Ночами глаз не мог сомкнуть, при свете дня никого не хотел видеть. Приходил ли Вышеслав со словами утешения иль заглядывала Ефросинья, зовя обедать, или Агафья пыталась занять его беседой, Игорь всех гнал прочь. Он стонал от отчаяния, проклинал себя, ни в чём не находя ни утешения, ни оправдания.

Прошло больше месяца.

Как-то после Рождества в гости к Игорю приехал Всеволод вместе с супругой.

На траурном застолье по случаю сорока дней Всеволод повёл с Игорем такую речь:

— Матушку нашу не воскресить, а жить дальше надо, Игорь. Святослав и Рюрик собираются по весне затевать войну с Ярославом Осмомыслом, тестем твоим. С той поры, когда бояре галицкие сожгли на костре любовницу Ярослава Осмомысла и восстановили в правах его законную супругу, в Галиче было спокойно. Но недавно умерла жена Ярослава, и поговаривают, будто тесть твой извёл её ядом, мстя за любимую наложницу.

Законного сына своего Ярослав изгнал, а приблизил к себе сына от наложницы, погибшей на костре. По слухам, хочет галицкий князь Наследником его своим сделать. Бояре галицкие возмутились было, но Ярослав живо их утихомирил, укоротив на голову самых дерзких.

Вот Святослав и вознамерился заступиться за Владимира Ярославича, ведь он женат на дочери Святославовой. Что-то будет, Игорь? Владимир Ярославич зять Святославу Всеволодовичу, а ты зять Ярославу Осмомыслу. Смекаешь?

Игорь угрюмо взглянул на Всеволода:

   — Не пойму, к чему клонишь.

   — С таким союзником, как Ярослав Осмомысл, ты живо Черниговом завладеешь, брат, — уже определённее намекнул Всеволод.

   — Думаю, Ярослав Осмомысл в подмоге моей не нуждается, — отмахнулся Игорь, — у него войска не перечесть.

   — Тебе важно показать Ярославу, на чьей ты стороне, — с убеждением заговорил Всеволод. — Пущай он поймёт, что ты от Киева независим. Вот увидишь, твой тесть обрадуется этому!

Бренк не согласился со Всеволодом.

   — Игорю, наоборот, Святослава держаться надо, — сказал воевода, — ибо Святослав Всеволодович в роду Ольговичей старший князь. Ежели галицкому князю Игорь зять, то Святославу — брат двоюродный. Зятьям дочерей отдают, а двоюродным братьям — уделы княжеские. Есть разница? — Бренк сделал многозначительную паузу. — Вот ради этой разницы не стоит менять хлеб на квас.

   — У Святослава сыновья подрастают. Чаю, он о них больше печётся, нежели о братьях двоюродных, — возразил Всеволод. — От него милостей не дождёшься!

   — И от Бога милости не дождём сыплются, — заметил Бренк. — Зато Святослав оком видит далеко, а умом ещё дальше.

   — Много видит, да мало смыслит, — проворчал Всеволод.

Игорь слушал эти препирательства и удивлялся своему безразличию: не было в нём прежнего желания сесть князем в Чернигове. Не хотелось ему встревать и в распри княжеские.

Заметив, что Вышеслав тоже внимает разговору за столом, Игорь обратился к нему:

   — А ты что присоветуешь мне?