Побратимы меча

— То случилось нечаянно, — ответил Греттир. — В шестнадцать лет я еще не сознавал своей силы. Я ехал по пустоши с кем-то из отцовских соседей и вдруг заметил, что котомка с дорожной снедью, которую я приторочил к седлу, пропала. Я вернулся на то место, где мы останавливались дать отдых лошадям, и увидел, что какой-то человек уже ищет в траве. Он сказал, что он тоже потерял свою котомку с едой. А потом он, воскликнув, поднял какую-то котомку и говорит, что нашел то, что искал. Я подъехал посмотреть, и мне показалось, что это моя котомка. Тогда я попытался отобрать ее, а он схватил свою секиру и без всякого предупреждения хотел ударить меня. Я же перехватил топорище, перевернул лезвие и ударил его. А он вдруг выпустил секиру, и поэтому удар пришелся ему прямо по голове. Он тут же и помер.

— А ты не пытался объяснить людям, как это вышло, когда они узнали об этом? — спросил я.

— А что толку — свидетелей-то не было. А человек так или иначе умер, и убил его я, — сказал Греттир. — Да и не по нутру мне обращать внимание на мнения остальных. Я не ищу ни их одобрения, ни презрения. Важно только, какую славу оставлю я в потомках.

Он говорил так открыто и убежденно, что я почувствовал — он признает связь между нами, дружество, которому положило начало совместное ограбление кургана. Мое предчувствие оправдалось, одного лишь не удалось мне разглядеть — того, что Греттир несет в себе свою собственную гибель.

Мореходы сочли Греттира опрометчивым дурнем, потревожившим дух умершего. Всю дорогу они шептались между собой, что его дурость навлечет несчастье на всех. Среди нас была пара христиан — так они чурались от дурного глаза крестным знамением. Их опасения подтвердились, когда мы вернулись туда, где оставили наш корабль. Пока мы ходили, порыв ветра сорвал судно с якоря и развернул бортом к берегу. Якорь не выдержал, и корабль бросило на скалы. Когда мы вернулись, оно лежало на боку, морская волна перехлестывала через борт. Обшивка оказалась повреждена настолько, что кормчий решил, что придется бросить судно и пуститься в Нидарос пешком, унеся на себе самое ценные из наших товаров. Ничего иного не оставалось, как только добраться вброд по мелководью и спасти, что можно. Я заметил, что корабельщики стараются держаться подальше от Греттира. Они обвиняли его в этом несчастье и считали, что на этом наши беды не кончились. Только я единственный шел рядом с ним.

Продвигались мы необычайно медленно. Морем нам хватило бы двух дней, чтобы добраться до норвежской столицы, а дорога по суше вилась, повторяя изгибы берега, огибая заливы и фьорды. От всех этих крюков наше путешествие растянулось на две недели. Всякий раз, оказавшись в устье фьорда, мы пытались договориться с тамошним хуторянином, чтобы он перевез нас, платили ему товаром или, есть у меня такое подозрение, фальшивыми монетами Бритмаэра. Однако все равно приходилось ждать, пока хуторянин принесет свою маленькую лодку, и снова ждать, пока он гребет через залив, взяв за раз в лодку двух-трех человек.

И вот настал вечер, когда мы подошли к устью одного из таких фьордов и увидели хутор, расположенный на другом берегу. Мы продрогли до костей, устали и пали духом. Мы кричали и махали руками, чтобы кто-нибудь с хутора, заметив наши призывы, приплыл и перевез нас, однако время уже было позднее, и с далекого берега никто не отозвался, хотя мы видели дым, поднимавшийся из дымового отверстия в крыше хутора. Место, где мы стояли, было совершенно открытое, голый галечник, а позади крутой утес. Удалось набрать мокрого плавника, достаточное количество, чтобы развести маленький костер, когда бы у нас было, чем высечь огонь, но трут наш тоже намок. Мы сбросили поклажу с плеч и рухнули на гальку, обреченные на голодную и холодную ночь.

Вот тогда-то Греттир вдруг объявил, что переправится через фьорд вплавь и доберется до хутора на той стороне. Все смотрели на него как на сумасшедшего. Расстояние было слишком велико для всякого, даже для лучшего пловца, и уже почти стемнело. Однако Греттир по своему обыкновению не обратил на то внимания. На хуторе найдется запас сухих дров, сказал он. Он принесет сюда немного, и еще горящую ветку, так что мы сможем согреться и приготовить поесть. Мы смотрели на него недоверчиво, а он принялся скидывать с себя одежду, пока не остался в нижней рубахе и свободных шерстяных портах, а мгновение спустя уже входил в воду. Я глядел, как его голова исчезает вдали, когда он пустился вплавь к дальнему берегу, и вспомнил его слова, что живет он ради чести и славы. Не утонет ли он ради этой новой своей похвальбы?

Было далеко заполночь, и на фьорд пал густой туман, когда мы услышали плеск, и из тьмы появился Греттир. Он пошатывался от усталости, но к нашему изумлению, нес в руках маленькую деревянную кадку.

— Хватит дров, чтобы развести костер, а на дне там немного тлеющих углей, — сказал он, после чего разом сел, ибо ноги его уже не держали.