— Господи, женщина. Ты замолчишь хотя бы на минуту? — загрохотал я, обдумывая, что делать дальше. Ульяну точно к родным, Бахтияр за ней присмотрит. К тому же, они точно сейчас у его друга детства, Алиева. — Слушай меня, Ульяна. Я сейчас наберу Марку, он будет здесь в течение получаса. Он отвезёт тебя к моим. Не спорь. — видя, что она уже собирается возмутиться таким раскладом, и в любую минуту готова вернуться к себе. — Побудешь там, а потом все вместе вернётесь сюда.
— А ты? — выпалила она, со страхом взглянув куда-то за мою спину — Это обыск? Что они хотят? Что происходит?
В её глазах плескалась такая тревога, что я не нашел ничего лучше, как прижать и крепко поцеловать, чтобы хотя бы на краткий миг стереть волнение из её взгляда.
— Ничего. Я всё решу. Мне нужно идти. Сиди в машине и жди Марка, поняла?
Ульяна кивнула, вслипнув. И это больно резануло по сердцу. Кивнув, вышел, направившись обратно. По пути набрал Марку, тот как раз ехал ко мне. Что же, значит, Жданова даже не увидит, как меня с конвоем поведут к машине. Возможно, даже к автозаку. В том, что Дмитриев не упустит возможность меня унизить, нисколько и не сомневался. Набрав по пути пару своему адвокату, вкратце обрисовал ему ситуацию. Тот объяснил, как себя вести, и заверил, что уже выходит из дома, чтобы ехать ко мне. Куда вот только? И тут, думаю, Дмитриев подсуетится. Помаринует по отделениям, так, чтобы не сразу нашли. Ну, ничего. Долг платежом красен. Быстро набросав ещё несколько сообщений друзьям, с улыбкой вошёл в дом. Как раз успев услышать необходимое- один из Дмитриевских парней заверял шефа по телефону, что дело почти сделано, сейчас меня отвезут в отделение.
36. Руслан
— Ну, здравствуй, Руслан. — Дмитриев, тряся животом, уселся на стул напротив камеры, куда меня поместили. — Как оно? — его глаза въедливо скользили по мне, стараясь найти хоть малейший признаки недовольства или страданий. Я ухмыльнулся, разведя руками:
— Спасибо, вашими стараниями. Как в лучшем отеле- кровать, питание, правда, трёхразовое. (Тут я покривил душой, ведь за деньги я купил себе и отдельную камеру типа люкс в СИЗО, и вполне себе сносные завтрак и обед из доставки, которую спокойно пропустили ко мне. Единственное, меня попросили при Дмитриеве перейти в обычную камеру, предварительно даже убравшись там. Распоряжений будущего мэра касаемо того, что я должен страдать непременно не один, не поступало, а, значит, сотрудники СИЗО отвели меня в просторную одиночную).
— Зря смеёшься, Русланчик. — щерится Дмитриев, и я удивляюсь, как это проморгал инфернальное чудовище, что все это время скрывалось в этом с виду милом и даже слегка растяпистом старике, на чьём лице было выражение вечного недоумения. Растерянный глуповатый дурачок. Словно бы он вот-вот разведет руки в стороны со словами " Да не виноват я, ей-Богу. Я и сам не знаю, что случилось.". Сейчас же Владимир буравит меня злобным взглядом. — Это — он кивает на мои новые условия жизни — Только начало. Ты мне за Ксюху по полной ответишь, мразь. — его пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки.
— Вы, может, не с того спрашиваете? — хмыкаю в ответ, лениво откидываясь назад, к холодной стене. — Вам список бы составить, с кем ваша Ксюшенька гуляла, и по нему пройтись. Только вот ведь незадача — хмурюсь, будто бы в раздумьях — Там вы и за год не управитесь, ваша доченька перетрахала добрую половину города.
Х-Падла! — бросается к железным прутьям
Дмитриев, теряя всю заранее припасенную для меня спесь- Ты знаешь, тварь, что она сейчас в больнице? В реанимации, мразь! Что она с собой покончить хотела из-за тебя! Я тебя, суку, сгною здесь, ты понял, тварь?! Ты понял?!
Прибежавшие на шум охранники выводят матерящегося Дмитриева под белые ручки, в коридоре ещё некоторое время слышатся его угрозы " всех тут разогнать к херам". А затем становится тихо.
Отчего-то ни капли сочувствия информация об Оксане в реанимации во мне не вызывает. Равно как нет и злорадства. Мне все равно, и я понимаю, что это чувство возникло задолго до сегодняшнего дня. Просто я, упрекая Ульяну в том, что она прячется от мира в своей скорлупе из нерешительности, нелепых вещей и стеснения показаться красивой и женственной, поступал практически также. Я не признавался самому себе в том, что никогда и никого не любил. Не искал любви, боясь, что она может закончиться, причинив мне боль. Настоящие чувства я заменял суррогатом, намеренно обращая внимание только на очень красивых внешне девушек. Чтобы хоть как-то самому себе объяснить выбор. Да, не люблю. Да, живу с по сути совершенно посторонним и не особо близким человеком, но хороша же, чертовка? Красива. Вот и начался конфликт разума и сердца, в последнее время обострившийся до предела.
Ульяна. Невольно улыбнулся, вспоминая, как познакомились. С какого сумбура и абсурда все у нас закрутилось. Вот уж поистине " не было бы счастья…".
— Агаев? К вам пришли. — равнодушно глядя сквозь меня охранник поправляет пояс на брюках, что грозят вот-вот упасть.