Побудь в моей шкуре

Она попыталась вспомнить обстоятельства, при которых решила поселиться в коттедже. Когда она прибыла сюда с Территорий, какие приготовления были сделаны к ее появлению на ферме? Неужели мужчины ожидали, что она будет жить в подземелье под коровником вместе с ними, в их душных берлогах? Если так, она бы им быстро объяснила, насколько они заблуждаются.

Так где же тогда она спала в первую ночь? Ее память была черна и холодна, как зола в погасшем костре, и не давала никакого ответа на этот вопрос.

Может, она решила жить в коттедже сама, или эту идею ей подал Эссуис, который, в конце-то концов, к тому времени прожил на ферме уже целый год? Все что Иссерли помнила – в отличие от дома Эссуиса, ее коттедж находился в запустении, когда она в нем поселилась, в каковом запустении он, более или менее, пребывал и сейчас.

Но кто тогда протянул через весь дом удлинитель, который снабжал электричеством от генератора телевизор, водонагреватель и фонарь перед входом в дом? Почему тогда он не довел свою работу до конца? Не относились ли к ней попросту как к какой-то неприхотливой машине?

Она силилась вспомнить и затем – со смущением и легкой растерянностью – все же вспомнила.

Мужчины – в особенности, пожалуй, Энсель, хотя сейчас она уже не могла ручаться и за это – вились вокруг нее с самого момента ее прибытия, вызываясь совершить ради нее любые подвиги. Беззастенчиво разглядывая ее с пленительной жалостью в глазах, они наперебой бились за право утешить ее. Разумеется, они понимали, что того, что с ней сотворили врачи, нанятые «Весс индастриз», уже нельзя исправить, но это же не конец света. Они сделают ее жизнь более радостной. Они превратят коттедж, эту продуваемую насквозь всеми ветрами развалюху, в уютное гнездышко. Бедняжка, как она, должно быть, несчастна после того, что с ней сделали. Да, они, разумеется, прекрасно всё понимают, я хочу сказать, посмотрите на Эссуиса, на бедолагу. Но эта-то какова, смелая девчушка, держится молодцом, она ведь не чудовище какое-нибудь, они ведь, в конце-то концов, соплеменники, верно?

И тогда она сказала, что ей от них ничего, ровным счетом ничего не нужно.

Она сказала, что будет заниматься своей работой, а они пусть займутся своей.

А для работы ей нужно совсем немного: свет в гараже или около него, горячая вода и одна розетка, чтобы подключить радио или что-нибудь в этом роде. Больше ей ничего не требуется. Она обойдется.

Честно говоря, она высказала все это в гораздо более грубой форме, на тот случай, если они окажутся слишком тупыми, чтобы понять намеки. На самом деле больше всего она нуждалась в одиночестве. Именно об этом она их просила.

«Но не будешь ли ты чувствовать себя одиноко?» – спрашивали они. «Нет, не буду! – отвечала она им. – У меня слишком много дел». И действительно, ей нужно было готовиться к работе, всех тонкостей и сложностей которой они и представить себе не могли. Ей требовалось напрячь весь свой интеллект, освоить огромное количество базисных знаний, иначе, в случае малейшей ошибки, последствия тяжело отзовутся на них на всех. Задача, с которой ей предстояло справиться, была куда более сложной, чем доставка соломы в коровник или строительство подземных сооружений.

Иссерли ходила по комнате от стены к стене в мерцающем свете электронных часов. Она шагала по голым доскам, и шаги ее звучали гулко и громко: в доме она почти никогда не носила обуви, за исключением тех случаев, когда собиралась вскоре выйти наружу.

Раздосадованная, Иссерли снова включила телевизор: ojja уже пыталась смотреть его, когда вернулась с берега, но очень быстро оставила эту затею.

Поскольку телевизор еще не успел остыть, экран его зажегся практически сразу. Водсель на экране, который несколько минут назад рассматривал в бинокль разноцветное нижнее белье, висевшее на веревке, теперь облизывал губы и причмокивал. Под веревкой же несколько водселих тянулись к белью, чтобы снять его с прищепок. По какой-то непонятной причине веревка висела так высоко, что они не могли до нее достать, и водселихи вставали на цыпочки, подпрыгивали, как дети, и при этом их большие розовые груди колыхались, словно желе.

По другому каналу показывали водселей, которые с серьезным видом сидели плечом к плечу за столом под узким электронным табло, похожим на уменьшенную копию того, что висело неподалеку от Кессокского моста. На табло был изображен ряд букв, разделенных пробелами.

– Кэ? – осмелился один из водселей.

– Не-е-ет, боюсь, что вы ошибаетесь, – протянул за кадром чей-то голос.

* * *

Машина Иссерли прогревалась на холостом ходу около гаража, освещенная одинокой лампочкой накаливания. Сама Иссерли медленно и вдумчиво прибиралась в салоне «тойоты», неторопливо растягивая каждое движение. Оставалось несколько часов до того, как солнце, скрытое изгибом земной поверхности, покажется над горизонтом.