Побудь здесь еще немного

Палата на шестерых. Хороший «заезд», как заведующая говорит, подобрался. Ни склок, ни умирающих. Друг друга по именам зовут — Катя, Клава, Наташа. Кому восемьдесят, кому пятьдесят. Без отчества. Если что — сестру позовут, помогут суп донести из столовой. Солдатову тоже никто не дергал. Ест и спит, телевизор со всеми смотрит, но молча. Никого не беспокоит, никто к ней не приходит. За неделю ни одна соседка из нее ничего толком не вытянула. Подружилась она, как ни странно, с раздатчицей с пищеблока, тетей Валей. Той под семьдесят, седенькая, сутулая, немножко странная, хотя работает пока без нареканий. У нее — своя история. Сын алкоголик. Пропил все, что можно, от жены ушел к матери — здравствуйте вам! Была квартира трехкомнатная, поменяли. Потом в дальний район переехали, потом опять на меньшую жилплощадь. И это все спустил. Лечиться не хочет, хочет пить. Эту историю они всем отделением наблюдают. Тетя Валя с виду спокойная, слова лишнего не скажет, вроде Солдатовой. Молчит и работает, жить-то надо на что-то. Возит с кухни кастрюли, порции раскладывает, хлеб режет, посуду моет. В раздатке у нее чистенько, пол блестит, хлебушек чистой марлей накрыт. Приберет все и сидит от завтрака до обеда, от обеда до ужина. Или там же у раковины на стуле, или в подсобке с санитаркой. Санитарка вообще с диагнозом олигофрения. Тоже — тряпкой по полу навозит и сидит. И Солдатова с ними сидит. И даже слышит, что они говорят. Слушает.

Утром Вера приходит на обход, с каждой пациенткой поговорит, осмотрит. Солдатова под одеялом лежит, не шелохнется. Пока Вера до нее по кругу доберется, тут стулом грохнет, тут голос повысит, бабушки все недослышивают. Ноль внимания. Тетя же Валя только в дверь заглянет: «Лида, кашу будешь?» — бабулька прыг с кровати и в дверь. За кашей. Костюмчик у нее появился шерстяной, линялый, но приличный. Носки вязаные, миска, печенья пачка, кефир, конфеты «Ромашка», шоколадные. Мыло, полотенце. Тетя Валя, что ли, принесла?

Вера каждый день Солдатову пытает. И ласково, и строго. Ругается и уговаривает. В одном лице злой следователь и добрый. На кровать подсаживается, кофту снять помогает, платочек поправляет. Давление измеряет на правой руке — бабуленька, телефон не вспомнила? На левой меряет — где живете, с кем? На хорошие вопросы бабка отвечает, а на плохие молчок. Дети есть? Сын. Хороший сын. Бьет, гонит? Молчит, улыбается — не слышу. Сын работает? Работает. Внуков нет. Невестка плохая. Озорует, пьет, пенсионное отобрала, хлеба не давала. И еще Солдатова тете Вале призналась, что заявление в милицию писала. Чтобы ее из квартиры не выписывали, пенсию не получали. Тут Веру и осенило, насчет милиции. Позвонить участковому, спросить. Кто там вообще по адресу живет? Может, бабуля сама убежала, может, ищут ее? Или пусть сын, хоть какой, приходит и маму забирает, а там что хочет с ней делает. Самое главное — на улицу не выгонишь. Адрес бы только узнать. Заведующая план одобрила. Давай, говорит, Вера, работаем гуманистами. Три недели на гуманизм должно хватить, дальше будут проблемы.

— Ты ее пообследуй маленько, вдруг чего-нибудь найдешь, болезнь какую-нибудь, по которой можно госпитализацию продлить. И адрес…

Для начала Вера вызвала психиатра, набралась мужества и сама в диспансер позвонила. Только там, в дурдоме, видимо, уже отпуска начались, поэтому прислали старичка Зыкиса Матвей Иваныча. Он мало того что сам на ухо туговат, еще заикается. И разговаривает довольно странно. Сорок лет в психиатрии, любой дурак с ума сойдет, как Евгения Сергеевна говорит. Зыкис всю палату насмешил, писал бабуле записки на туалетной бумаге, кричал на все отделение, кашлял, показывал Солдатовой какие-то картинки и таблицы, но ничего путного не добился. Написал в истории болезни, что у пациентки сосудистое заболевание головного мозга плюс глухота, но в общем стационаре она находиться может. Выпил чаю из Вериной кружки (сама предложила), покачал седыми кудрями и был таков. В ординаторской тоже все смеялись, и Вера, которой сначала было почти до слез обидно, потом засмеялась тоже. Вот глупая! Думала — придет психиатр и сразу скажет, придуряет бабуля или нет. То, что к восьмидесяти годам с сосудами в голове у всех плохо, это и так ясно. А вот что у бабушки Солдатовой на уме — большой вопрос.

— Кремень твоя бабушка, Верка, фигушки ты у нее узнаешь телефон или адрес. Она и имя-то, небось, выдумала от начала до конца, вместе с отчеством…