Почем фунт лиха

— Я скучаю безумно, Санька меньше, — сцепив от злости зубы, сообщила я.

— Что-то шипит. Ничего не слышу, — пожаловалась Нелли. — Говори громче.

Ха, шипит. Шипит то, что осталось от телефона.

— Подожди, перейду к другому аппарату. Я положила трубку на пол, встала, стараясь издавать как можно меньше шума, подошла к двери спальни, перекрестилась и только после этого решилась проверить, не проснулся ли Санька.

Санька спал. Когда он спал, то был похож на ангелочка. Его светлые кудряшки трогательно слиплись от пота, щечки раскраснелись, пухлые губки забавно шевелились. Он был так прекрасен, что захотелось подойти и поцеловать его.

Я закрыла дверь и зло сплюнула.

«Чур меня! Чур меня! Чур меня!» — три раза сказала я, лишь после этого успокоилась и отправилась в гостиную разговаривать с Нелли.

— Что случилось? Почему так долго? — сердилась она. — Учти, я звоню по межгороду и плачу за каждую минуту.

О чем это она? Платит за каждую минуту? Да одна бабушкина ваза, разбитая ее сыном, стоит целое состояние, а она о каких-то минутах.

— Я только что уложила ребенка спать, а ты своими дурацкими звонками чуть его не разбудила, — разозлилась я. — А долго, потому что Санька разбил телефон в прихожей и пришлось перейти в гостиную.

Нелли пришла в ужас.

— Разбил телефон? — прокричала она. — Кошмар! Надеюсь, ты ему задала?

— Я бы его расцеловала, если бы он ограничился одним телефоном. Но он не ограничился, присовокупив к телефону бабушкину вазу, старинные напольные часы, японское фарфоровое панно и кучу мелких безделушек типа саксонских статуэток восемнадцатого века и коллекции хрустальной скульптуры начала нашего века. Но самое главное, он безжалостно раздербанил новый веник. Теперь мне придется идти к Старой деве и просить веник у нее, чтобы вымести весь этот мусор, в который Санька превратил мои коллекции.

Нелли на том конце провода задохнулась от горя.

Предстоящая смерть отца Саньки, видимо, казалась ей гораздо меньшим убытком.

— Какой ужас! — завопила она. — Неужели он все это так быстро расколошматил?

— Да, твой сын не любит сидеть без дела. Очень подвижный ребенок.

— И коллекцию хрустальной скульптуры?

— Всю до хрусталика.

— С ума сойти! И саксонские статуэтки?

— Все как одну.

— Нет, это невероятно! Вот паршивец! И ты еще не убила его?

— Зачем, пусть живет. Нелли кипела от негодования.

— Как ты можешь так спокойно об этом говорить? — возмутилась она.

— Один день с твоим Санькой, и философия буддизма понятна, как ясный день. Все суета и тлен. Настоящую ценность представляет лишь покой. И вообще, теперь трудно сказать, кому осталось жить больше: мне или отцу Саньки. Я читаю «Отче наш».

— Соня, держись, я проехала половину пути, но если хочешь — вернусь обратно.

— Нет, уже не надо, — героически отвергла я ее порыв. — Моя квартира после нашествия Саньки уже достигла предела беспорядка. Больше ей ничего не страшно, потому что хан Батый был вершиной созидания в сравнении с твоим сыном. А Золотая Орда по своей разрушительной силе рядом с Санькиными проделками просто смех.

Видимо, в моих словах было столько безысходности, что Нелли окончательно испугалась за мою квартиру и решила весь гнев обратить на меня, поскольку на Саньку обращать его бесполезно.

— Почему ты позволила ему так себя вести? — возмутилась она.

— Потому что получила карнизом по голове и поняла, что пассивное сопротивление — единственно приемлемая форма нападения на твоего Саньку. Я не переношу крик вообще и его крик в частности.

— И он сразу же это понял?

— Естественно.

— Глупая, теперь ты у него в руках. Разве можно признаваться в своих слабостях мужчинам?

— Разве Санька — мужчина?

— А кто же еще? Когда имеешь дело с этими существами, нельзя расслабляться ни на минуту, в каком бы возрасте они ни были.

Я вынуждена была признать, что мысль не глупа, хоть и исходит она от Нелли.

— И что теперь? — с вызовом спросила Нелли.

— Теперь он спит, а я с ужасом жду, когда проснется, — падая духом, призналась я. — Должна сказать, после удара карнизом по спине мне стало понятно, что такое радикулит, хотя до этого я думала, что болезнь эта из сферы народных преданий.

— Ой, как мне тебя жалко, — посочувствовала Нелли. — Соня, не вздумай сдаваться, это позор: пасовать перед каким-то молокососом, хоть он и мой сын. Если не слушается, тресни по заднице и поставь в угол. Чего ты боишься?

— Я же сказала: его крика. Он вопит, как резаный.

— Пусть кричит, а ты закрой его одного в комнате и уходи по своим делам. Он тут же кричать перестанет. А потом пригрози не дать вкусного и не пустить на улицу. Сразу станет как шелковый.

Я удивилась простоте этих советов. Мне не верилось, что такими слабыми мерами можно достичь столь фантастических результатов.

— Не дать вкусного и не пустить гулять? Только-то? — с сомнением переспросила я.

— Да, этого вполне хватит, — заверила Нелли. — Станет как шелковый.

— Ты полагаешь, больше не надо ничего?

— Абсолютно. Попробуй, увидишь сама. Я запросто с ним справляюсь.

— А я, признаться, пробовала прибегать к сложным психологическим экзерсисам, — призналась я.

— И что?