В кают-компании офицерского состава за командирским столом сидели друг напротив друга два человека.
– Да не кипятись ты так, Василий Иванович, – командир был, как всегда, спокоен и нетороплив.
– Но это же… это… нападение какое-то! Терракт! Может и не только на меня, а на всех…, на все…, на основы, на Партию в конце-концов, в моем лице!
– Ты, комиссар, со словами-то поосторожней! И свое… хм… лицо не торопись отождествлять с нашей Партией.
– Да я не…, к слову пришлось… – стушевался зам.
– Вот и выбирай слова поосторожней. Хорошо, что особиста рядом нет, и никто, кроме меня не услышал.
– Все равно, нельзя этого так оставлять!
– Вот тут я с тобой полностью согласен. Мы и не оставляем. Кстати, я уже побеседовал со всеми, так сказать, действующими лицами. И особист присутствовал! Где ты заговор разглядел, если никто ни сном, ни духом, а? Яшка, вон, до сих пор от страха трясется. Ему теперь гантели даже в подарочной упаковке показывать нельзя: «родимчик» хватит.
– Да все они в сговоре! И командир группы КИП, и Яшка этот, он специально в меня вцепился и не отпускал, и комдив их, Парфеныч, и…
– Стоп-стоп! Каждый из этих людей написал рапорт на мое имя. Можешь ознакомиться, это официальные документы.
– Ага, может, и сам Полуяхтов не при чем?!
– Ну-у-у, смотря что ты под этим подразумеваешь. Старший лейтенант Полуяхтов, как и все, подробно объяснил свои действия.
– Эт-т-то что же он «подробно объяснил»? – несмотря на возмущенное заикание, в голосе Чапика было ведро сарказма.
– Видишь ли, у него давно уже травмирован плечевой сустав. Он ничего тяжелого поднимать правой рукой никак не может. Наш доктор его осмотрел и подтвердил это. А тут под угрозой срыва оказался их номер художественной самодеятельности. Ты же сам на всех такого страха нагнал этим концертом! Вот и решил офицер не подводить весь дивизион, и в тайне ото всех изготовил такую… «куклу». А что раскипятился на концерте, так это он признает, готов принести надлежащие извинения всем. Не перебивай! Наш «Яшка-артиллерист» и так-то на язык весьма не воздержан, а тут перед публикой захотелось побахвалиться… Так что, Ванечку вполне можно понять по-человечески. И по-офицерски: какой-то молодой, «зеленый» мичман, понимаешь… Ну, в общем, обоих мы, конечно, примерно накажем. Внутри себя, так сказать. Выговор строгий, премиальные урежем.
– Какой выговор?! Это же форменная уголовщина!! Пусть с этим в штабе разбираются. И прокурор! Я имею право… – Корявое лицо замполита пылало праведным возмущением.
– Ох-ох-ох, Иваныч, ну что же ты такой непонятливый?! Конечно, я не могу тебе запретить доложить обо всем в политотдел дивизии или даже флотилии, или прокурору. Начнутся разборки. И я, естественно, как командир, представлю все рапорта, полученные, так сказать, в ходе расследования по горячим следам. Причем, с соответствующей визой офицера-особиста и секретаря партийного бюро. Да-да, начальник РТС их тоже подписал. Кем ты будешь тогда выглядеть в глазах командования? То-то же. А у тебя вся карьера впереди, ты же только начал служить на подводных лодках. Вот и продолжай в правильном русле. – Командир неторопливо поднялся с кресла, опустил на плечо примолкшего замполита тяжелую ладонь и, слегка наклонившись к его уху проговорил негромко:
– Вижу, ты все правильно понимаешь. Молодец! – И уже поворачиваясь, чтобы уйти, добавил, – а вот я бы, как председатель жюри, этому номеру непременно какой-нибудь специальный приз вручил. Ну, там, «За воплощение идеи…» что ли. Знаешь, ведь они предельно точно воспроизвели уже не одно столетие известное в цирковом мире клоунское антре. Да! Вот только внесли одно маленькое, но существенное изменение: в оригинале, так сказать, на нашей «председательской» скамейке тоже должны были находиться подставные лица, а остальная уважаемая публика – хохотать до упада. Что ж, иные времена, другие обстоятельства, новая продвинутая режиссура…
Ландшафтный дизайн
(Памятник)
– Капитана-лейтенанта Гришина к начальнику штаба!
И через пять секунд:
– Товарищ капитан-лейтенант!!!
«Во, разорался! – Анатолий машинально посмотрел на часы: ровно 15–00. – А ведь отсюда до тумбочки дневального метров 50 будет. И еще двое закрытых дверей. Молодец, Лизенко, прямо-таки трубадур».
Офицер неторопливо поднялся с колченогой армейской койки, накинул на плечи перекинутый через спинку стула флотский китель и выглянул в коридор. Это было как раз вовремя, потому что замерший на штатном месте у входной двери старшина первой статьи Федор Лизенко уже сложил рупором обе ладони, поднес их к своему громогласному рту и приготовился выдать третий финальный аккорд истошного крика. Однако, заметив выходящего на казарменный простор своего командира, лишь немного повысив голос, грамотно доложил:
– Только что из штаба рассыльный прибегал. Приказано… немедленно…