В период эскалации враждебной риторики между Путиным и Ющенко в 2005 году Газпром вел жесткие переговоры с Украиной по поводу цены на российский газ. После развала СССР Россия продолжала продавать своим соседям газ по меньшей цене, чем европейским клиентам. Когда же к власти пришел Ющенко, парадигма поменялась. Как сказал Путин на встрече с участниками Валдайского клуба, если Украина желает примкнуть к Западу и повернуться спиной к России, то у России нет резонов по-прежнему субсидировать ее энергетику. Украина в те времена платила за российский газ ничтожную цену в $50 за тысячу кубометров, Европа же за тот же газ платила примерно втрое больше. Когда 31 декабря подошел крайний срок для пролонгации газового контракта, Украина отказалась уступать по цене, и 1 января Газпром перекрыл газовую трубу. Всех тогда волновал вопрос – с учетом симбиотических отношений между Газпромом и Кремлем, – кто же на самом деле перекрыл газовый вентиль, Газпром или Путин? Был это политический шаг или экономический? На самом деле – и то и другое. Еще осенью 2005 года Украина сорвала переговоры по новому газовому контракту. Москва, взбешенная «оранжевой революцией» у соседей, искала способы повлиять на предстоявшие в марте выборы в Верховную раду. Когда морозным утром 1 января Москва публично объявила о прекращении поставки газа, причем без предварительного уведомления западноевропейских клиентов, это выглядело как попытка политического запугивания, хотя у этого шага имелось и экономическое обоснование. Бывший министр иностранных дел России Игорь Иванов заявлял: «Наши энергетические проблемы с Европой имеют чисто экономический характер. И не имеют никакого отношения к европейской безопасности»{529}
.Однако здесь Кремль просчитался. Украина вышла из положения, откачивая для себя часть газа, предназначенного для Европы, – и тем вызвала недопоставку газа ряду европейских клиентов. Сами же европейцы в нехватке газа обвинили не Украину, а Россию. Прекращение поставок газа пришлось ровно на тот день, когда Россия приняла на себя председательство в «Большой восьмерке», а Германия – президентство в Европейском союзе. Канцлер Германии Ангела Меркель выговорила Путину за то, что он не дал себе труда проконсультироваться с Европой, прежде чем остановить поставки газа. Поставки возобновились через пару дней. Госдепартамент призвал обе стороны вернуться за стол переговоров. В марте Дик Чейни выступил на Вильнюсском форуме и обвинил Россию в использовании энергоносителей в качестве орудия политического шантажа.
Спустя три года эта история повторилась: Газпром, не сумев добиться соглашения с Украиной по ценам на газ, снова – 1 января 2009 года – перекрыл поставки. Но и Украина, и Европа на этот раз подготовились к давлению Москвы и по большей части не ощутили перебоев с поставкой газа{530}
. Даже когда в 2010 году к власти на Украине пришел более пророссийски настроенный Виктор Янукович, российско-украинские трения в вопросах цены за газ и собственности на газопроводы сохранились; это показывало, что причина газовых разногласий – не только в геополитике.Российские энергетические поставки опять стали предметом трансатлантических споров, как и четверть века назад. «Новая» Европа была гораздо более зависима от российского газа и гораздо более озабочена тем, что Россия может использовать поставки энергоносителей в политических целях, чем «старая» Европа, у которой был более позитивный опыт импорта российского газа и связанных с ним политических отношений. Именно газ, а не нефть, был камнем преткновения. Клиент на том конце газовой трубы может импортировать газ только у одного поставщика, в данном случае – у Газпрома. В случае прекращения поставок заменить их покупкой газа у другого поставщика не представляется возможным. Главное, что заботило Вашингтон в этом вопросе, – повлияет ли осознание Европой своей зависимости от российских энергоносителей на политические решения, принимаемые в европейских столицах, особенно в Берлине, и не побудит ли эта зависимость европейские правительства воздержаться от ужесточения политики в отношении России, когда в этом возникнет потребность. Дебаты эти – учитывая некоторые заявления американских конгрессменов – навевали воспоминания об аналогичных спорах времен холодной войны.