Почему дети лгут?

Надежный способ выяснить правду — по-хорошему договориться. Если обещать ребенку в обмен на признание смягчение наказания, то это, скорее всего, подействует, особенно если он не очень рассчитывает добиться успеха с помощью лжи. Еще я думаю, что начинать расспросы надо с незначительных мелочей, чтобы не вынуждать ребенка сразу по-крупному лгать только из-за того, что он напуган уже первым вопросом. Если вы заподозрили, что ваш ребенок отведал спиртного, не набрасывайтесь на него с вопросом: «Ты выпил?» Начните иначе: «Где ты был?», «Что ты делал?» Если спрашивать спокойно и естественно, то у ребенка не возникнет необходимости сразу оправдываться.

Хотя это тоже навлечет на меня гнев многих ребят, поделюсь секретом самого надежного наказания, которое мои родители назначали за обман. Когда я был младше и попадался на лжи, родители заставляли меня 50–150 раз написать одну и ту же фразу: Я не буду больше обманывать родителей. Я не буду больше обманывать родителей. Я не буду больше обманывать родителей… Это имело сильный эффект, потому что я терпеть не мог такое переписывание. Сейчас, когда я стал старше и располагаю кое-какими собственными средствами, родители меня штрафуют или заставляют безвозмездно выполнять какую-то работу. Поверьте, все эти меры наказания действуют довольно эффективно.

Используя в разумной пропорции нравоучения, расспросы и наказания, вы едва ли сведете на нет детскую ложь, но добьетесь того, что ребенок будет лгать реже и не так серьезно. (Комментарий Пола Экмана)

Тому до сих пор нелегко понять, что организовать тайную вечеринку и не рассказать нам о ней — это ложь. Важно, что он обратил внимание на следующее. Из-за моего скверного настроения ему трудно было признаться. Не думаю, чтобы он задним числом выдумал это оправдание. Доктор Томас Ликона пишет: «Боязнь родительского гнева, несомненно, важнейшая причина детской лжи. Поэтому, если вы хотите добиться от ребенка искренности, постарайтесь, чтобы его не сковывал страх перед вашим гневом»[80].

Мой отец обладал взрывным темпераментом и по любому пустяку был готов применить физическое наказание. Всю жизнь я старался владеть собой и никогда не распускал рук. Замечание Тома помогло мне пересмотреть свою позицию в отношении того, насколько вообще допустимы вспышки родительского гнева как реакция на проступки детей. Конечно, не всегда удается сдержаться, но отныне я стараюсь избегать тех слов и поступков, которые могут быть порождены раздражением. Том напомнил мне о том, как важно не допускать чрезмерных реакций, и я благодарен ему за это. Впрочем, Том и сам иной раз впадает в раздражение. При этом важно не доводить дело до конфликта, а попробовать вместе разобраться в его проблемах и решить, что мы сообща можем сделать.

Насчет того, можно ли оставлять детей одних. Я продолжаю считать, что мы совершили ошибку, возложив такую ответственность на двух тринадцатилетних мальчишек.

О доверии. В своих записках Том о нем вообще не упоминает. Когда я спросил его, что он думает о возможной утрате доверия, Том с удивлением ответил, что он совсем об этом забыл.

Об отношениях «старший — младший». Том поднял вопрос, который остался вне моего внимания, — о различном положении родителя и ребенка. Теперь, беседуя с родителями, я часто рекомендую не брать на себя роль жандарма. Действительно, часто ли вы станете лгать, если рядом с вами живет суровый надсмотрщик, следящий за каждым вашим шагом?

О нравоучениях. Я был несколько удивлен рассуждениями Тома о нравственном воспитании. Порой мы с женой на примерах житейских ситуаций обсуждаем с детьми, что такое хорошо и что такое плохо. Но для меня было неожиданностью, что Том считает эти беседы весьма продуктивными.

По поводу оправданий я с Томом не согласен. По-моему, дети должны понимать: обман — это еще хуже, чем то, что с его помощью пытаются скрыть. Дети должны знать, что, солгав, они огорчают вас гораздо больше, чем признавшись. Не думаю, что уместно торговаться о смягчении наказания в случае признания. В конце концов не в наказании дело.

Когда я подозреваю, что Том или Ева сделали нечто такое, о чем могут солгать, я стараюсь избавить их от этого соблазна, а не спровоцировать ложь.

Я никогда не прибегаю к фразам типа: «Я не буду я наказывать, если ты признаешься». Например, когда я уверен, что кто-то из них нарушил свой режим, я не стану спрашивать: «Когда ты вернулся вчера вечером?» Скорей я сформулирую свою мысль следующим образом: «Я заметил, что вчера ты пришел домой очень поздно. Что заставило тебя задержаться?» Или, если я не вполне уверен: «Подумай, прежде чем ответить. Мне показалось, что ты вчера сильно задержался. Если это так, то не надо никаких отговорок. Солгать — гораздо хуже, чем нарушить распорядок дня. Но ты сам знаешь, что для твоего режима есть разумные основания, и я хотел бы знать почему ты ими пренебрег».