Никогда бы не подумала, что Алекса такая чистюля. В её кабинете было больше цвета, чем дома, да и встречались небрежно поставленные на стол кружки, разбросанные книги или обёртки от сладостей. Нет, сказать, что она нечистоплотна, нельзя, но и что она заморачивается на уборке… Даже в домах более одарённых и магически сильных представителей не всегда так лаконично и чисто. Бытовые артефакты, как и заклинания, только кажутся простыми, но сами выкачивают достаточно магии из носителя, а ручками убирать такое пространство, наверное, утомительно, особенно — для обычного человека…
— Следователь Шэрассия… — молодой парень заставил меня отвлечься от изучения идеального расположения тарелок на кухне. Они были разложены мало того, что по размеру, так и по цвету. Даже на моей кухне, где трудился профессиональный шеф и горничная, не было такого порядка… а ведь это их работа.
— Да, господин?.. — окинула я взглядом молодого эксперта, чьего имени не знала. Опять мне подсунули новичка вместо умудрённого опытом профессионала.
— Грегори Брайт, — вытянувшись, старательно отрапортовал он, глядя на меня восторженным детским взглядом.
Принюхавшись, я сделала неутешительный вывод: оборотень, волк, к тому же — совсем юный. У нас, драконов, дети до первого совершеннолетия в пятьдесят лет никуда не суются и находятся под контролем старших. У оборотней совершеннолетие наступает раньше, также как у людей, но, в любом случае, этот паренёк только переступил грань взросления, а уже… эксперт. Выводы мои были неутешительны, а желание придушить начальника экспертного отдела неуклонно росло.
— Никаких следов насильственных действий не найдено.
— А запретных магических заклинаний в последние пару дней здесь никто не произносил? — парень смутился, и я сделала неутешительные выводы, что он попросту не подумал. Шикар-р-рно. Огонь катился по моим венам, а драконица внутри меня предвкушающе щёлкала зубами.
— Н-нет, — с запинкой проговорил он, — никаких свежих следов магии здесь нет. Никакой магии.
— Понятно. Продолжайте искать, — недовольно выговорила я, заталкивая хрупкую надежду, что будет легко, глубоко внутрь себя. Грегори же, кивнув, рьяно ринулся выполнять поручения.
Я же, повернув голову, встретилась взглядом с прислонившимся плечом к дверному косяку мужчиной.
— Нашли что-нибудь? — он был спокоен и собран.
— Пока ничего…
— Это всё вы виноваты, — оттолкнувшись, он медленно направился ко мне, — если бы не вы со своим расследованием, то с ней бы ничего не случилось!
— Вы так думаете? — способность других винить всех, кроме себя, удивляла вновь и вновь.
— Конечно! Если бы вы не влезли и не арестовали меня, то я был бы дома. Всё было бы идеально, мы бы жили так, как раньше…
Его решительный взгляд наталкивал на мысль, что так оно могло быть… но, к сожалению, он изучал тюремную камеру.
— Она такая хрупкая, и что бы с ней ни случилось, вы в этом виноваты!
Кап-кап-кап…
Вот уже неделю срывающиеся с потолка звонкие капли были единственным моим развлечением, спасательным кругом, за который цеплялся разум. Я с трудом помнила, как меня бросили на холодные каменные плиты и с грохотом закрыли тяжёлую дверь. Память стремилась меня защитить, стирая травмирующие воспоминания.
Кто меня похитил? Зачем?
Я помню, как, придя в себя, рыдала и билась в истерике, поняв, что осталась одна взаперти в тёмном сыром подвале без окон с единственной закрытой дверью без возможности связаться с внешним миром. Моя сумочка и недавно купленные артефакты остались у неизвестного, запершего меня.
Я была одна в кромешной темноте.
Порой мне слышался тихий скрежет, казалось, что это крысы бегут сюда, чтобы обглодать мои косточки. Тогда сердце заходилось в бешенном ритме, а кровь стыла в жилах от страха.
Я кусала губы и грызла оббитые ногти, не контролируя порывы испуганного тела, вздрагивая от каждого подозрительного шума, которыми полнится темнота.
Но самое страшное было то, что обо мне, казалось, почти забыли…
После того, как я пришла в себя в первый раз в этом подвале, прошло двое суток, прежде чем мне принесли воды, еды и маленький огарок свечи. Я тогда забылась беспокойным сном, а когда разлепила опухшие от рыданий веки, то с трудом поверила своим глазам.
Свет. Блеклый свет… Заманчивый кусок хлеба и чистая вода.
Я жадно глотала большими глотками живительную влагу. Тогда я ещё брезговала ловить капли тухлой воды, что сочилась с потолка в углубление у стены, а потому была обезвожена. Губы иссохли и потрескались. Казалось, что каждый вздох обдирал горло как наждачная бумага.
Тогда я сглупила, выпив всю воду за раз. Хорошо, что ума хватило растянуть кусок хлеба.
В следующий раз я была умнее. Правда, и жажды такой не было. Я стала ловить капли, что падали с потолка, и слизывать их с ладони, стараясь не думать, сколько грязи попадает в организм.
Со временем я на ощупь изучила свой тёмный подвал. Пятнадцать шагов в одну сторону и десять в другую. Стены же в высоту были в пятнадцать больших плит, — это уже насчитала при тусклом свете свечи.