Рута Шац-Марьяш, дочь Макса Шаца-Анина (1885–1975), юриста-ученого, журналиста, члена Еврейского антифашистского комитета, арестованного вместе с женой в феврале 1953 г., так описала чувства, нахлынувшие на нее при известии о смерти Сталина: «Образ Сталина в моем представлении тогда полностью соответствовал тому, каким его создавала советская пропаганда: мудрый отец и учитель, защитник всех трудящихся, вождь всего прогрессивного человечества. Мелькнула страшная догадка: все это происки врагов — они арестовали моих родителей, убили Сталина, теперь всему конец! Впереди пропасть, бездна! Эти мысли не оставляли меня и потом, когда объявили о смерти вождя, когда по радио гремели траурные марши и люди плакали, ожидая с его смертью новых бед, новых потрясений. Это была массовая истерия, безумие… Воздух был пропитан всеобъемлющим ужасом, смертью. Я ждала: вот-вот придут и арестуют меня, была уверена, что это случится… Однако вскоре зловещая вакханалия была приостановлена, и в конце апреля родителей освободили. Нам объяснили тогда, что их арест был нелепой ошибкой, результатом вредительства, угнездившегося в органах МГБ» (
Да и еврейская интеллигенция, которая, пострадав в «черные годы» от Сталина, а потом, избавившись от него, испытала психологическое облегчение и даже радость, тоже не была свободна от страха за свою дальнейшую судьбу.
И такие опасения были далеко не беспочвенны. Запущенный ранее механизм антиеврейских кадровых чисток и репрессий продолжал функционировать и после смерти его «главного конструктора». 6 марта 1953 г. были арестованы критик-«космополит» И. Л. Альтман, театральный администратор И. В. Нежный, писатель И. А. Бахрах (А. Исбах). В тот же день вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении видного еврейского режиссера и актера С. М. Михоэлса, тайно убитого в 1948 г. по приказу Сталина, звания народного артиста СССР и ордена Ленина[297]
. Сила репрессивной инерции была столь велика, что следствие по многим открытым прежде МГБ делам «еврейских националистов» продолжалось в течение всего 1953 г. Более того, эти «дела» зачастую увенчивались обвинительными приговорами судов[298].Однако наряду с этим в верхнем эшелоне власти, охваченном тогда лихорадкой перераспределения властных полномочий, возникла и подспудно набирала силу противоположная тенденция: отмежевание «наследников» почившего вождя от его наиболее одиозных и скандальных репрессивных акций, и в первую очередь «дела врачей», вызвавшего громкий международный скандал.
Инициатором этой ревизии выступил Л. П. Берия, который, получив посты первого заместителя председателя Совета Министров СССР и министра внутренних дел СССР, уже 10 марта распорядился выпустить на свободу допрашивавшуюся по этому делу жену В. М. Молотова П. С. Жемчужину[299]
. (По приказу Сталина они были насильственно разведены.) Приостановив следствие по «делу врачей», Берия 13 марта приказал подвергнуть проверке законность его возбуждения и ведения[300]. Получив формальные доказательства изначальной фальсификации этого дела, Берия 31 марта утвердил постановление о его закрытии. На следующий день он ходатайствовал перед новым председателем Совета Министров СССР и председателем Президиума ЦК КПСС Г. М. Маленковым «всех… арестованных врачей и членов их семей полностью реабилитировать и немедленно из-под стражи освободить». Основным виновником инспирирования и фальсификации «дела» был назван взятый 16 марта под стражу М. Д. Рюмин[301].3 апреля это предложение Берии и было утверждено Президиумом ЦК КПСС, а вечером того же дня содержавшиеся на Лубянке узники были отпущены по домам. Официально об этом объявили в «Сообщении Министерства внутренних дел СССР», опубликованном 4 апреля[302]
.А в вышедшем через два дня номере «Правды» Рюмин был уже всенародно заклеймен как главный злодей и организатор жестокой расправы над невинно пострадавшими кремлевскими медиками. В той же передовице сообщалось, что «презренными авантюристами типа Рюмина» «был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс»[303]
. Однако указ Президиума Верховного Совета СССР от 30 апреляОднако Берия, демонстрировавший бурную политическую активность, явно не рассчитал свои силы и возможности. Ряд предложенных им смелых проектов и идей по преобразованию государства и партии (в том числе и направленных на усиление роли этнонациональных кадров в управлении союзными и автономными республиками) были восприняты Маленковым, Н. С. Хрущевым и другими членами Президиума ЦК как заявка на личную диктатуру.