Почему евреи не любят Сталина

24 июня Твардовский письменно уведомил Эренбурга о необходимости изъятия из текста пяти фрагментов, правда, ни один из них не имел отношения к «еврейскому вопросу», если не считать упоминания о «ренегате» Говарде Фасте как о прогрессивном американском писателе и борце за мир[368].

И хотя по почти всем этим требованиям Эренбург пошел навстречу редакции, начальные главы шестой книги его воспоминаний, уже заверстанные было в июльский номер «Нового мира», были все равно сняты. ЦК и Главлит абсолютно не устроило то, что редакторские ножницы Твардовского обошли «еврейские» куски текста. Затребовав верстку на Старую площадь, чиновники идеологического отдела провели ее жесткое цензурирование. Там было решено принудить автора к еще одиннадцати купюрам, на сей раз почти исключительно относившимся к «еврейским» сюжетам[369]. Именно эти «места» в основном и критиковались в объемной записке, представленной 13 августа 1964 г. в Президиум ЦК Ильичевым, Снастиным[370] и Поликарповым. Конкретно те так обосновывали свои претензии к рукописи: «Обращает на себя внимание настойчивое подчеркивание Оренбургом еврейского вопроса. Становится очевидным, что автор мемуаров ведет скрытную, но достаточно очевидную полемику с партийной точкой зрения по данному вопросу. Эта точка зрения была высказана товарищем Н. С. Хрущевым на встрече с деятелями искусства 9 марта 1963 г. (на самом деле 8 марта 1963 г.). “Со дня Октябрьской революции в нашей стране евреи во всех отношениях находятся в равном положении со всеми другими народами СССР, — говорил Н. С. Хрущев. — У нас не существует еврейского вопроса, а те, кто выдумывают его, поют с чужого голоса”.

Автор мемуаров между тем пишет: “…еврейский вопрос — это вопрос о живучести антисемитизма”, а затем стремится внушить читателю мысль о том, что характер “кампании” против космополитизма, якобы организованной и направлявшейся сверху, был исключительно антисемитским, что антисемитизм проник в государственный аппарат, в общественные организации и, по сути дела, стал в то время всеобщим, широко распространенным явлением.

Подбором фактов и их тенденциозным освещением И. Эренбург стремится полностью дискредитировать идею борьбы, выдавая случаи извращения и перегибов за сущность борьбы, сводя смысл ее к “кампании” по массовому преследованию евреев, пытаясь таким образом дезавуировать призыв партии бороться с рецидивами национализма, космополитизма и других проявлений буржуазной идеологии, прозвучавший в приветствии ЦК КПСС Второму всесоюзному съезду советских писателей.

Из мемуаров ясно, что и сейчас Эренбург не считает еврейский вопрос решенным и именно поэтому с такой настойчивостью и назойливостью обращается к нему.

Публикация этих разделов в настоящем виде может сыграть лишь на руку тем кругам на Западе, которые ведут сейчас шумную клеветническую кампанию о положении лиц еврейской национальности в Советском Союзе»[371].

Перед отправкой этой бумаги в высшую «инстанцию» Поликарпов дал прочитать ее Твардовскому, что, видимо, было необходимо для внесения в нее следующего страховочного дополнения: «Тов. Твардовский, ознакомленный с настоящей запиской, признал обоснованность содержащихся в ней критических замечаний по мемуарам И. Эренбурга»[372].

По этому поводу главный редактор «Нового мира» записал в дневнике 10 августа 1964 г.: «С Эренбургом по-своему еще хуже. Я не могу за него расстилаться, доказывать, я его сам не люблю, относился всегда как к неизбежному, и теперь, в сущности, отстраняясь от решения этого вопроса: как хотите. Ознакомленный с запиской, составленной Отделом для самого верха, я только сказал, что при такой характеристике вещи ее можно только запрещать, никакие “необходимые купюры” и т. п. не изменят положения, да и автор — вернее всего — наотрез откажется снять “еврейский вопрос” или что другое (“критику политики партии в области лит[ерату]ры и искусства”)»[373].

Между тем в записке предлагалось дать Твардовскому следующее поручение: «Редакции журнала (“Новый мир”. — Авт.) следовало бы обратить внимание автора на многочисленные случаи тенденциозного освещения фактов, на предвзятость, недобросовестность, политическую бестактность многих оценок и характеристик, потребовав от нее внесения необходимых уточнений и исправлений»[374].

Главный вывод записки гласил: «Что же касается содержащихся в мемуарах высказываний о литературе, искусстве и суждений по еврейскому вопросу, то, как видно, И. Эренбург не только не сделал выводов из партийной критики этих разделов в предыдущих книгах его воспоминаний, но фактически вступил в полемику с этой критикой, пытаясь отстоять свои неверные позиции. Публикация в таком виде этих разделов представляется поэтому совершенно недопустимой»[375].