Читаем Почему и я христианин полностью

"…И спеленали Его, и положили Его в ясли, потому что не было им места в гостинице" (по Луке, гл.2). Вот так не нашлось Ему места и в официозной "истории", и только в простоте преданий сохраняла Церковь воспоминания о земных днях своего Основателя. Это были предания ИСТИННЫЕ — и потому это были предания РАЗНОРЕЧИВЫЕ. Из житейских наблюдений и мемуарной литературы мы хорошо знаем, как об одном и том же факте разные свидетели и пересказчики сообщают непременно по–разному, и даже один и тот же свидетель или пересказчик об одном и том же событии каждый раз снова говорит в чем-то по–разному… Главное же установлено, что при абсолютной добросовестности свидетелей и пересказчиков в работе их памяти всегда непроизвольно участвует ВООБРАЖЕНИЕ.

Есть любопытные факты такого рода и в современных преданиях. Сестра Чехова изобличает солиднейших людей в том, что они в своих мемуарах "немножко пофантазировали" — будто бы она прибегала в театр с панической просьбой отменить первый спектакль "Чайки" в Москве (М. П. Чехова, "Из далекого прошлого", М.1960, стр.187). Можно было бы составить обширную подборку подобных фактов мемуарного мифотворчества. В приведенном примере замечательно, что разноречивое предание совсем не искажает существенной ПРАВДЫ — действительной тревоги всех перед спектаклем. Так бывает, что мифические сообщения в наиболее наглядной форме передают истинный смысл, самую суть действительности.

Могут быть разные мнения — в какой степени сказались в Евангелиях эти свойства истинного предания. Насколько мы можем судить по книге Деяний святых апостолов — первые общины христиан жили в постоянном возбуждении от дивных явлений благодати Духа Святого. Смотря из этого своего состояния назад на время человеческого уничижения своего Господа, они должны были и там видеть Его в отражении последующей славы — выражаясь в терминах принятой аналогии, они видели Его по преимуществу не фотографически, а иконописно… Кажется, об этом и свидетельствуют загадочные слова апостола Павла уже о первом поколении христиан: "… если же и знали (мы) Христа по плоти, то ныне уже не знаем" (к Коринфянам II, гл.5). Евангелия написаны в свете мистического опыта о Христе "на небе одесную Отца", и увидеть Христа на земле без этого освещения мы уже не в состоянии. Тщетны были все попытки нарисовать "Христа по плоти" — от благочестивых наивностей и пошлостей до столь спорного "Иешуа" в "Мастере и Маргарите" М. А. Булгакова. И вопрос еще — что БЛИЖЕ к сокрытой от нас действительности.

Евангелия — иконы. С первых страниц мы уже видим в них разные проповеднические тенденции и разные манеры письма. По Марку (самое лаконическое и, возможно. самое древнее из Евангелий) повествование начинается прямо со встречи Христа с Иоанном Крестителем у Иордана. По Матвею приводится еврейская родословная Иисуса от Авраама. По Луке родословная спускается к общечеловеческому корню — к "Адаму". Евангелие по Иоанну открывается размышлениями о предвечном "Логосе", воплотившемся во Христе. Утверждают, что учение о "Логосе" евангелист заимствовал будто бы у Филона. Если бы даже и так — это значило бы только, что он воспользовался языком современной ему философии Филона, чтобы обозначить духовный опыт Божественности Христа — опыт. превышающий всякую возможную философию. Это четвертое Евангелие местами особенно иконописно; в нем Христос то и дело говорит о Себе в первом лице то, что евангелист хочет сказать о Нем в третьем лице: Он — хлеб живый. сошедший с небес, Он — свет мира, Он — путь и истина и жизнь… В других Евангелиях манера письма, можно сказать, более реалистична; но и там центральное значение имеет тайна Личности Христа. Каждая по–своему, четыре иконы выражают Первообраз, единый для всех христиан во все времена — для тех, кто писал Евангелия и кто читал их тогда, и для тех, кто их читает сегодня. "Иисус Христос вчера и сегодня и во веки - Тот же" (к Евреям, гл.13). Отсюда и это удивительное единство впечатлений от четырех разноречивых Евангелий. Отсюда и другое "литературное чудо" — полное отсутствие рельефа, теневых черт у Героя. В любой другой литературе это дало бы совершенно мертвенный образ; почему же в Евангелиях мы видим Безгрешного Человека столь живо? Не иначе как потому, что Первообраз живет в нашей душе, и это "привносится" нами при чтении Евангелий. Можно сказать: мы, христиане всех времен и народов, УЗНАЕМ на евангельских страницах Христа, Который уже таинственно нам близок. "Это Господь" (по Иоанну, гл.21).

Евангелия — иконы. Этот аналогический принцип должен примирить нас со всеми сомнениями по поводу разноречивости и даже мифичности некоторых евангельских сообщений. ТАК ЭТО И ПОДОБАЕТ СВЯЩЕННЫМ ДРЕВНИМ ИКОНАМ. Вооружившись таким пониманием, я возвращаюсь к высказанным выше сомнениям и остановлюсь сначала на евангельских чудесах.

*
Перейти на страницу:

Похожие книги

Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла

Нам доступны лишь 4 процента Вселенной — а где остальные 96? Постоянны ли великие постоянные, а если постоянны, то почему они не постоянны? Что за чертовщина творится с жизнью на Марсе? Свобода воли — вещь, конечно, хорошая, правда, беспокоит один вопрос: эта самая «воля» — она чья? И так далее…Майкл Брукс не издевается над здравым смыслом, он лишь доводит этот «здравый смысл» до той грани, где самое интересное как раз и начинается. Великолепная книга, в которой поиск научной истины сближается с авантюризмом, а история научных авантюр оборачивается прогрессом самой науки. Не случайно один из критиков назвал Майкла Брукса «Индианой Джонсом в лабораторном халате».Майкл Брукс — британский ученый, писатель и научный журналист, блистательный популяризатор науки, консультант журнала «Нью сайентист».

Майкл Брукс

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Этика Михаила Булгакова
Этика Михаила Булгакова

Книга Александра Зеркалова посвящена этическим установкам в творчестве Булгакова, которые рассматриваются в свете литературных, политических и бытовых реалий 1937 года, когда шла работа над последней редакцией «Мастера и Маргариты».«После гекатомб 1937 года все советские писатели, в сущности, писали один общий роман: в этическом плане их произведения неразличимо походили друг на друга. Роман Булгакова – удивительное исключение», – пишет Зеркалов. По Зеркалову, булгаковский «роман о дьяволе» – это своеобразная шарада, отгадки к которой находятся как в социальном контексте 30-х годов прошлого века, так и в литературных источниках знаменитого произведения. Поэтому значительное внимание уделено сравнительному анализу «Мастера и Маргариты» и его источников – прежде всего, «Фауста» Гете. Книга Александра Зеркалова строго научна. Обширная эрудиция позволяет автору свободно ориентироваться в исторических и теологических трудах, изданных в разных странах. В то же время книга написана доступным языком и рассчитана на широкий круг читателей.

Александр Исаакович Мирер

Публицистика / Документальное