— Значит, вот как? Я — истеричка? — опасно тихим, змеино-спокойным тоном уточнила Марина.
— Успокойся, пожалуйста. — Иван весь внутренне подобрался, потому что мог предположить, что будет дальше.
— По-твоему, я неуравновешенная, так? И тебе со мной сложно жить. Так вот. Любимый. Можешь больше не напрягаться. — Маринин голос набирал силу — и вместе с силой какие-то особенные дрожащие нотки.
Когда нотки были без ора, он умилялся ее манере «остро чувствовать мир» и «глубоко переживать происходящее». Но в такие моменты…
— Можешь прямо сейчас собирать вещи. И уматывать. Слышишь? Выметайся вон, чтоб ноги твоей тут не было! — Марина уже перешла на крик с средней громкости и явно не собиралась останавливаться на достигнутом. — Вон! Сейчас же! Вместе со своей паршивой собакой! И телефон не забудь! — Телефон полетел о стену. — И комп свой драгоценный! — Марина рванулась из кухни со скоростью курьерского поезда.
Иван быстро сообразил, что ноутбук, скорее всего, постигнет та же участь, и в два прыжка оказался в коридоре. Перехватил разъяренную жену за плечо.
— Ах, так?! — взревела Марина. — Ну, давай, ударь меня, скотина, только знай — я молчать не стану! Я сегодня же побои сниму, я тебя посажу, гад, тварь поганая, будешь за решеткой гнить и вспоминать, как со мной обошелся!..
Иван слышал все это много раз. И знал по опыту, что бесполезно сейчас доказывать, что никак он с ней не обошелся. Ничего плохого в виду не имел, пальцем не тронул, грубого слова не сказал. Знал, что через пятнадцать минут она будет, заливаясь слезами, обнимать его за ноги и просить прощения за свое безумие, чем это безумие еще раз подтвердит. Знал, что ночью у нее будет адски болеть голова и, возможно, придется даже идти в аптеку, если обезболивающие уже закончились.
А через несколько дней или недель она снова попросит «сделать ей ребеночка». Он и в кошмарном сне не хотел бы увидеть жизнь этого ребеночка — со всеми материнскими припадками, битой посудой и техникой, угрозами убийства в случае того-то и того-то и т. д.
Если честно, ему давно пора было сматывать удочки и отправляться в свободное плавание — если бы он только был уверен, что Марина ничего с собой не сделает, не съедет в психушку на следующий же день, не станет преследовать его как героиня триллеров а-ля «Женщина-монстр» и не плеснет его будущему сыну или дочери в лицо кислотой. Маловероятно, конечно, но…
Но все же придется искать какие-то другие варианты. По крайней мере, пока.
— Олеж, тебе не кажется, что газом пахнет? — Оля огляделась, как будто подтверждение этих подозрений можно было увидеть в воздухе.
— А? Нет, вроде нет, — отозвался Олег, не отрывая взгляда от экрана ноутбука.
— Блин. Пойду все-таки проверю.
На плите стояла кастрюлька, а в кастрюльке плавала какая-то куриная часть. И с ней не происходило ничего интересного или стоящего, потому что огонь не горел. А газ — да, газ был включен.
Оля рывком захлопнула дверь, метнулась к окну, распахнула его. Вылетела из кухни:
— Олег!!!
— А? — Невинные глаза. Совершенно невинные.
— Олег, ты что, газ включил, а огонь не зажег?!
— Не может быть. У меня ничего не готовится.
— Да? А курица?
— Курица? — Кажется, какое-то воспоминание все-таки смутило Олега.
Повисла короткая выразительная пауза.
— Ой, блин… Кис, прости, пожалуйста-а…
Олег поспешил на кухню, Оля остановила его:
— Ты куда? Я все выключила, окно открыла, проветривается.
Молчок, глаза в пол.
— Солнышко, ты хоть понимаешь, что мог нас убить? Совсем? Зима, окна закрыты… — Оля выдохнула и села на диван, потерла пальцами пульсирующие виски.
— Прости, я, наверное, не в себе был, все как в тумане после утреннего разговора, думал только о том, что ты сказала.
Да уж, разговор состоялся не из приятных. Оля пыталась донести до Олега, что ей бы как женщине хотелось от него какой-то ответственности. И заботы. Что ей тяжело все тащить на себе, что, возможно, стоит уже пойти на работу, хоть какую-нибудь… Олег кивал и соглашался. И на лице его удерживался тот растерянный вид, который она так не любила (хоть не позволяла себе эту нелюбовь проявлять).
Что ж, видимо, к серьезному разговору Олег был не готов. Придется принять и это…
Внутри закипало, пенилось. Какое-то смутное чувство, больше всего похожее на тошноту… или на злость.