Не стоит удивляться поэтому, что эти шесть стратегий, возникающих от двойных категорий всеобщего экзистенциального ранения, создают паттерны отношений. Считая себя свободными в каждый отдельно взятый момент, как часто мы обслуживаем эти архаические первичные сигналы, бываем ли мы когда-либо вообще свободны от них?[52]
Словно призрачные тени, они присутствуют в нашей общественной и личной жизни, составляя непрерывное теневое измерение, в результате чегоКроме того, в наших отношениях мы вступаем в противостояние с Тенью всякий раз, когда мы оказываемся в ловушке
Рассмотрим такой пример: супруги Том и Салли вполне благожелательны по отношению друг к другу, однако, когда Салли вторгается в жизнь Тома, предлагая ему разные дельные советы, он закрывается и отдаляется от нее. Если она продолжает настаивать, он сначала раздражается, потом начинает злиться. Когда он отстраняется от нее, она начинает беспокоиться, потом, в свою очередь, сердиться, и теперь уже она замыкается в себе. Какое-то время между ними царит отчуждение, пока кто-то из них осторожно не возвращается в опустевший центр поля и отношения не возобновляются с прежним взаимопониманием. Так в чем же тут дело?
Детство Тома прошло с беспокойным, бесцеремонным родителем. И, когда Салли начинает «наезжать» на него, пусть с самыми благими намерениями, его личная история активируется, и Салли теперь начинает восприниматься через бессознательный фильтр личной истории Тома не как друг, а как неприятель. Его отстранение и последующий гнев – это реакции на его тревогу. Это место уже не ново для него, он уже был здесь прежде, по крайней мере, так ему кажется. И ее внимание, более напоминающее безудержный натиск, может разве что напугать Тома. Салли же, выросшая в эмоционально отчужденной приемной семье, воспринимает его защитное отступление как акт враждебности. Когда она была здесь прежде? Она испытывает тревогу оставления и захлопывается в защитной раковине. И так оба будут упорствовать в этом танце личной истории, пока один из них не разобьет паттерн.
Как может так быть, что люди, которые небезразличны друг другу, сознательно проявляют свое участие, могут с такой легкостью отступать на защитные позиции, ранить своих партнеров и, словно сговорившись, отказывать себе в настоящем моменте ради архаических драм прошлого?
В любом контексте близости вероятность подобной первичной активации материала комплексов почти однозначно гарантирована. Наша психика, будучи исторически программируемым органом, словно бы задает нам вопрос: «Когда мне уже случилось побывать здесь раньше и что об этом мой опыт говорит мне?» По этой причине наши взрослые отношения обладают сильной тенденцией к повторению ранней динамки семьи, происхождения. Тот, кто уступает перед требовательным Другим, тот, кто становится опекуном недееспособного Другого, тот, кто испытывает потребность доминировать над Другим, обслуживая потребность в нарциссическом исправлении, и т. д. – все они живут в исторически заряженном поле образов «Я и Другой». Возможно, в каком-то смысле даже извращенно один ищет другого, чтобы привязаться к нему, обслуживая его имаго. Насколько в таком случае вообще может быть свободным такой важный выбор, как создание семьи, когда в браке кто-то обслуживает архаический образ и сопровождающие его стратегии?