Почему хорошие люди совершают плохие поступки

Разве можно забыть старую поговорку In vino veritas? Сколько их, застенчивых, зажатых юнцов, которые, хватив лишку, вдруг надевают на голову абажур и начинают потешать свою компанию или внезапно поддаются любовному порыву и высказывают запретные желания? Тех, кто внезапно начинает петь, шутить, громогласно смеяться или заливаться слезами? Или, будучи «под градусом», давать волю своей Тени, чтобы уже на следующее утро раскаиваться в этом? Не зря ведь Т. С. Элиот в своей пьесе «Вечеринка» предложил сделать бар или дионисийское пиршество новой исповедальней! И все же немало народу смогло за «возлияниями» действительно излить душу, выразить неподдельные аспекты своей индивидуальности в подобные моменты свободного самовыражения. Такой дух свободы живет в каждом из нас, но мы рано узнаем, что его проявление – слишком дорогое удовольствие в нашем племени или семье, и только воздействие «снадобья из колбы» или одобрение группы позволит выразить этот расщепленный аспект души. Когда мы задаемся вопросом «Почему приходится столь многое в себе скрывать от других и даже от себя?» – ответ следует искать в той плате, которая с нас однажды была востребована. И вот так мы становимся чужими сами себе, как и другим, а теневой материал растет, словно снежный ком.

И все же, как мы все знаем, подавляющее большинство случаев домашнего насилия, автокатастроф, сексуального домогательства и уголовно наказуемого поведения тоже замечено за людьми, находящимися в состоянии опьянения, когда они переживают то, что Пьер Жане, французский психолог XIX века, называл l’abaissement du niveau mental, снижением внимательности сознания, или эффективности эго-фильтрации. В чем психологическое различие между толпой, которая курит травку на рок-концерте, утопая в какофонии звуков, притупляющей бдительность Эго, и сотней тысяч добрых бюргеров на нацистском сборище в Мюнхене, неистово вскидывающих руку в приветствии фюреру? Разве не выходят представители обеих этих групп за рамки их индивидуального сознания, их этических рамок, даже их привычных страхов, переносясь в некое трансцендентное царство, наполняющее силами, энергией, дарующее экстаз[61]? Что заставляет обычных парней, всего год назад состязавшихся на футбольном поле, а теперь движимых страхом, изоляцией, ностальгией и групповым притуплением, участвовать в массовых убийствах, разряжать магазины своих «М-16» в пленных или пытать и мучить их, что мы совсем недавно могли видеть в телерепортажах? Если бы эти возможности не были скрыты в нас, тогда совсем непросто было бы решиться на подобное варварство, будь оно даже выражением национальной политики. Военное руководство времен Второй мировой и войны в Корее было потрясено, когда узнало из сообщений о поведении солдат в бою, что в своем большинстве солдаты, даже попав под огонь противника, не спешили в ярости палить в ответ.

Было сделано предположение, что большинство из них несли в себе глубоко укорененное запрещение убийства другого человека, даже на войне. Это поразительное сопротивление убийству было в значительной степени преодолено при подготовке солдат для войны во Вьетнаме и у последующих поколений молодых рекрутов тем, что инстинкт сопротивления был подавлен усиленной выработкой навыка не размышляя, по приказу открывать огонь.

Кто из нас не желал бы такого «экстазиса», экстатического превращения обыденности в нечто сногсшибательное? Каких только злодеяний, погромов, холокостов не увидел свет от обычных людей, как мы с вами, кого мощные, соблазнительные идеологии, групповое мышление и безысходность своего времени вынуждали к тому, на что бы они при других условиях ни за что бы не согласились? Как отмечал Эдмунд Бёрк в XVIII веке, для торжества зла довольно лишь молчания добрых людей. Но что произойдет, когда «добрые люди» – они же орудия зла – открыто примут его сторону, отведя свой взгляд или же потворствуя злу напускным нейтралитетом?[62] Нам известно, к примеру, что число людей, активно содействовавших злодеяниям Холокоста, было невелико. Мы также знаем, что ничтожно малым было число тех, кто открыто выступил против. Подавляющим большинством оказались безразличные, пассивные наблюдатели, испуганные и приспособившиеся, обычные люди, не выказывавшие особого интереса к тому, что выходило за рамки их понимания или ответственности – совсем как мы с вами.