Почему Мангышлак

Степь была полна пакетами! Дорожная насыпь как естественное препятствие была просто окаймлена пакетами, как прибойной волной, и с той и с другой стороны. Дальше же, в степь, пакеты привольно перекатывались, носимые ветром, как барашки волн, с места на место. Пакетов были тысячи, а может, и десятки тысяч.

Голая, пока еще не заросшая степь обнажила перед нами огромную проблему. Проблему экологии.

На ее поверхности, будто на теле с содранной кожей, словно черви, словно личинки мух, копошились и шевелились огромной неопрятной массой паразиты, пожиратели живой плоти.

Вид этого был настолько ужасен, настолько неприятен и отталкивающ, что хотелось зажмуриться, включить форсаж и улететь отсюда прочь, лишь бы не видеть этой страшной картины.

Однако улететь мы не могли, и глаза закрыть тоже. И все, что нам оставалось, это ехать по пакетному морю, испытывать жгучий, неимоверный стыд и думать о себе: «Что ж ты делаешь, человече?!»

Над головой проносились огромные стальные птицы – это заходили на посадку на авиабазу «Энгельс» стратегические бомбардировщики Ту-160.

Хорошо и привольно было им лететь над бескрайними степями, надвигающейся тенью силуэта захватывая все больше и больше пространства, и утверждать власть человека над природой.

Оттуда, из кабины этого чуда техники, из недр немыслимого этого памятника человеческому гению, земля эта и природа эта виделись ярким и цветным цельным пятном, матерью-землей, той самой родиной, что всячески сохранять и оберегать и есть наиглавнейшая людская задача.

И проносилась машина, оставляя позади себя завихрения свежей, еще неслежалой волжской пыли. И шелестели по степи пакеты.

Глядя снизу на эти машины, невозможно было не испытывать гордость, – но невозможно испытывать гордость, лишь задирая нос кверху. Так же важно для всякого человека испытывать гордость, и просто проходя по земле, упирая в эту землю взгляд.

Наступит ли когда-либо время, когда мы будем гордиться не только своей осознаваемой мощью, своим неодолимым войском, своим оружием и способностью с его помощью держать хоть кого в страхе, но и способностью любить всякое, даже мельчайшее проявление родины, и прибирать и обихаживать ее, делать чище и светлее и родину, и души?

Да, сверху видно все. Но, увы, на расстоянии.

А мы же мерили расстояние по дорогам и в быстро вязнущих сумерках проскочили Энгельс.

Пускай не Эльтона, пускай Палласовки достичь за сегодня – от этой идеи мы не отказались. А от Паллассовки до Эльтона всего-то сотня с захудалым гачишкой, а что, а вдруг?

Впрочем, в Палласовке нас ждало одно дельце, что в ночь было осуществить затруднительно, и мы держали Палласовку в уме крайней на сегодня целью.

– Здесь, кстати, неподалеку место приземления Гагарина, – сказал я своим. – Я был в этом комплексе лет двадцать назад. Можем заехать.

Мои, однако, не воодушевились. Всем хотелось скорейшего окончания длиннющего этого дня, хотелось ужина, ночлега, покоя. И мы проскочили поворот к историческому месту, благо был он через встречную полосу и под острым углом.

Тут бы и понестись дальше, однако дальше не неслось.

Позади оставалось что-то важное, что-то несделанное, от чего невозможно просто так отказаться. Что-то такое, о чем ты, может, и не будешь никогда сожалеть, но, сделав это, станешь чуточку другим. Улучшишься на уровне устранения бага в прошивке – в мизере, но в каком важном мизере!

Послышались вопросы и увещевания.

А куда мы едем? А зачем?

Самые важные в путешествии вопросы. С появлением которых дорога и становится путем.

И я стал сбавлять скорость, затем притормаживать, затем съехал на обочину и развернулся. Через шесть километров.

Сзади послышался вздох облегчения. Всем хотелось покоя, но все приняли решение. Ночь проступала над белой лентой Волги глянцевыми непросохшими чернилами.

Двадцать лет назад это место было с виду другим. Не неухоженным, нет, но бедно-аккуратным, как сиротская рубаха. Чистым, но застиранным, подштопанным. Заваленные бордюры, подкрашенные разбавленными белилами, потрескавшийся асфальт, топорщащиеся кусты.

Теперь же здесь навели лоск, однако лоск не избыточный, очень уместный, не заслоняющий, а лишь оттеняющий значимость события. И вместе с тем не сакрализирующий его. Это было именно Место.

И пускай здесь человечеству было явлено одновременно и последнее и первое чудо – последнее вообще, первое и единственное в новейшем времени – здесь небо упало на землю, и этот факт явлен всему миру; это место устроено так, что ты ощущаешь его не памятником чуду. А памятником творцам этого чуда.

Мы походили возле монумента и стел, поснимали спускаемый аппарат, погуляли по ухоженным аллеям. Они пронзали освещенными стрелами уже полностью сгустившуюся южную темноту, как кометы космос.

Где-то неподалеку по неимоверно громкому концерту переживающих брачный период жаб угадывался водоем. Их беспечный хор своим радушным выступлением будто приветствовал наше решение повернуть и заехать сюда. Всё не зря.