Почему мы не любим иностранцев (перевод В Тамохина)

- О, выпустите меня хоть на одну минуту! - вопила несчастная женщина. Мне нужно что-то сказать моему мальчику!

- Напишите ему записочку и просуньте сквозь решетку, - предложил кто-то из задних рядов партера. - Мы уж позаботимся, чтобы он ее получил.

- Могу ли я не пустить мать к умирающему ребенку? - продолжал рассуждать тюремщик. - Ведь это будет бесчеловечно!

- Нет, это не будет бесчеловечно, - настаивал тот же голос из партера. - Даже наоборот! Несчастный ребенок и заболел-то от ее болтовни.

Тюремщик так и не послушался нас и под возмущенные крики всего зала выпустил женщину из тюремной камеры. Та тотчас же принялась разговаривать со своим ребенком и говорила около пяти минут, после чего дитя скончалось.

- Ах, он умер! - завопила безутешная мать.

- Счастливчик! - без всякого сочувствия донеслось из зала.

Иногда эта критика принимала форму замечаний, которыми обменивались между собой зрители. Однажды, помню, мы смотрели пьесу, в которой почти не было действия - одни лишь диалоги, причем диалоги довольно нудные. В середине такого вот томительного разговора послышался громкий шепот:

- Джим!

- Что?

- Разбуди меня, когда что-нибудь начнется!

Засим последовало демонстративно громкое храпение. Немного погодя раздался голос второго джентльмена:

- Сэм!

Его приятель, видимо, очнулся.

- Да! Что? Уже? Началось, что ли?

- В половине двенадцатого тебя уже, во всяком случае, разбудить?

- Да, конечно, будь добр! - И критик вновь захрапел. Да, мы тогда интересовались театром.

Вряд ли когда-нибудь снова английский театр доставит мне такое же удовольствие, какое я испытывал в нем в былые дни. Буду ли я когда-нибудь еще ужинать с таким аппетитом, с каким я тогда поглощал требуху с луком, запивая ее горьким пивом у стойки в старом "Альбионе" {Альбион - старинное название Англии, данное ей еще римлянами за белые меловые утесы, тянущиеся по южному побережью близ Дувра.}? С тех пор мне много раз случалось ужинать после театра, и порой, когда мои друзья решались раскошелиться, нам подавали изысканные и дорогие кушанья. Их готовил, быть может, повар из Парижа, чей портрет печатался в журналах, чье жалованье исчислялось сотнями фунтов. Но я не нахожу в них былой прелести. Какой-то приправы, какого-то аромата в них не хватает.

У Природы - своя валюта, и она требует уплаты по своим законам. В ее лавке расплачиваться должны вы сами. Ваши незаработанные средства, ваше унаследованное состояние, ваша удача здесь не котируются.

Вам нужен хороший аппетит. Природа с охотой предоставит его вам.

- Пожалуйста, сэр, - отвечает она, - могу снабдить вас отменным товаром. Вот здесь у меня настоящий голод и жажда, которые сделают самую простую пищу для вас деликатесом. Вы пообедаете на славу, со вкусом, с аппетитом и встанете из-за стола, чувствуя прилив сил, бодрым и веселым.

- Как раз то, что мне нужно! - в восторге восклицает гурман. - Сколько я должен заплатить?

- Плата, - отвечает госпожа Природа, - поработать как следует с раннего утра до позднего вечера.

Лицо покупателя вытягивается. Он теребит в руках свой пухлый кошелек.

- Нельзя ли заплатить деньгами? - нерешительно спрашивает он. - Я не люблю работать, но я богат. У меня есть средства, чтобы держать французского повара и покупать старые вина.

Природа качает головой.

- Нет, ваш чек я не могу принять. Мне надо платить мускулами и нервами. За эту цену вы приобретете такой аппетит, что обычный ромштекс и кружка пива покажутся вам слаще самого изысканного обеда, пусть даже приготовленного гениальнейшим поваром в Европе. Я могу обещать, что даже краюха хлеба и кусочек сыра будут для вас пиршеством. Соблаговолите только заплатить в моей валюте, ваши деньги здесь не имеют хождения.

Следующим в лавку заходит дилетант. Он бы хотел приобрести здесь вкус к литературе и искусству. Природа готова отпустить и такой товар.

- Вы познаете истинное наслаждение, - говорит она. - Музыка на своих крыльях вознесет вас высоко над земной суетой. Искусство вам приоткроет Истину. По цветущим тропинкам литературы вы сможете бродить, как в собственном саду.

- И сколько вы за это возьмете? - захлебываясь, вопрошает обрадованный покупатель.

- Эти вещи не так уж дешевы, - отвечает Природа. - Взамен я потребую, чтобы вы жили скромно, не гнались бы за мирскою славой, вели бы такую жизнь, в которой нет места страстям, из которой изгнаны низменные стремления.

- Вы ошибаетесь, моя дорогая, - возражает дилетант. - Многие из моих друзей обладают вкусом, но никто из них не платил такой цены. Стены в их домах увешаны картинами. Они громко восторгаются симфониями и ноктюрнами. Книжные полки у них битком набиты первыми изданиями. И все же они богаты, живут в роскоши и следуют модам. Они изрядно заботятся о своем кошельке, и светское общество - предел их стремлений. Нельзя ли мне быть как они?