Катя выскочила из кухни, сделала книксен (и где научилась?), Дима поцеловал ей руку, после чего она немедленно зарделась, как маков цвет.
– Что-то непохожа на тебя сестрица-то, – заметил Дима, – вообще ничего общего нет.
– Ну так не родная же, – отвечал я, – а потом сам знаешь, генетика наука темная. Ну давайте что ли за стол сядем, поговорим о делах наших скорбных.
Посидели, поговорили, Катя прыгнула выше головы и сумела сделать что-то съедобное из содержимого моего холодильника, Диме понравилось.
– А ты где там собственно живешь-то? – спросил я после первой рюмки.
– В Хайянесе…
– Это что за зверь такой?
– Курорт, километров 80 от Бостона. Ну летом конечно курорт – море, пляжи, пальмы, и все это, прикинь, на севере Америки… а зимой там пустыня, но мне нравится. До работы добираться полчаса по пустой трассе… диких зверей полно, еноты, лисы, скунсы, утром едешь, обязательно пара-тройка раздавленных енотов на обочине попадаются.
– А скунсы это что такое?
– Ну это типа енотов, только не полосатые, а с такой белой полосой на спине, один раз увидишь, не забудешь. Отличаются крайней вонючестью – это у них защита такая, вонючие струи, потом месяц этой гадостью пахнуть будешь.
– Ясно, а вообще как жизнь в этой твоей Америке?
– Да нормуль всё… привык уже, хотя некоторые вещи конечно напрягают…
– Например?
– Ну феминизм например… нормальную женщину там встретить довольно тяжело, они там или толстые как бочки, или сдвинутые на феминизме – за свои права значит борются.
– Не женился там случайно?
– Да какой там, лучше удавиться, чем на таких жениться – вот здесь может подыщу кого-то себе в пару… сеструху твою например… – сказал Дима после третьей рюмки, а я подхватил.
– Да забирай, я как ближайший родственник, даю добро.
– Эй-эй, – не выдержала молчавшая всю дорогу Катя, – без меня меня женили, а у моего мнения вы чего, спрашивать не собираетесь?
– Собираемся, – смело ответил Дима, – поедешь со мной в Америку, Катерина?
Это было уже после пятой рюмки.
– Ну я даже не знаю, – закокетничала Катя, – мне надо обдумать этот вопрос…
Когда я проводил Диму до остановки и вернулся, Катя спросила:
– Он чего, всегда такой был?
– Ну да, почти не изменился с доамериканских времен…
– И это у него на полном серьезе было, ну про меня и Америку?
– А вот завтра и узнаем, когда он проспится. А пока, дорогая Катерина Павловна… дада, помню, что Сергеевна… у меня к тебе будет маленькая просьба – поможешь мне завтра в одном небольшом, но деликатном дельце?
– Ясное дело помогу… нет, ты все-таки уточни, что мне делать, если он меня на голубом глазу в Америку потащит?
– Во-первых, когда потащит, тогда и начнешь думать, пока рано, а во-вторых что-что… соглашаться конечно. Америка же это страна, где летает синяя птица удачи, большими стаями причем летает, а в садах там никогда не отцветает миндаль и кругом пахнет лавандой.
– Ладно, все понятно… хотя например ты, Лёня, мне гораздо больше нравишься…
– Давай лучше про дело.
– Окей, говори своё деликатное дело, а я еще посмотрю.
– Значит так, вынимаем из шкафа две простыни, – я покопался на полках и вытащил оттуда две новые простыни, еще с неоторванными бирками, – далее сгибаем их пополам, берем в руки ножницы, – взял из секретера одни ножницы себе, другие для Кати, – и вырезаем на сгибе дырку, чтобы голова прошла.
– А зачем портить новые вещи? – спросила она.
– Затем, что если мы не испортим их, то завтра окончательно испорчусь я.
Катя поморгала, но ничего уточнять не решилась. Нашла середину на своей простыне, отмерила по десять примерно сантиметров от нее и ловко вырезала полукруг.
– На вот, примерь, ты же для себя этот саван готовишь, да?
– Типун тебе на язык, какой нахрен саван, это парадные одежды общества «Белое братство», вот можешь их книжечку полистать, – и я дал ей брошюрку, которую мне недавно белобратники всучили. – А готовлю я их одну для себя, да, а вторую для тебя, так что сама примеряй.
Катя сначала полистала брошюру, ничего полезного, видимо, для себя там не обнаружила, задержалась только на обложке, где была размещена Мария Дэви-Христос как раз в таком вот балахончике. Потом просунула голову в дырку.
– Нормально, только тут пояс нужен, чтобы не развевалось по бокам, и внизу подшить, слишком длинно.
– Вот нитки с иголками, – я достал из секретера жестяную коробку с этим делом, – займись пожалуйста. А пояс мы вот из этой старой наволочки сделаем, – и я присовокупил к простыням еще одну тряпку из шкафа.
Катя занялась шитьем и кройкой, а я тем временем примерил простыню на себя – нормально все легло, ничего подшивать не надо. Через десять примерно минут Катя закончила свои дела и наконец задала вопрос, который я от нее давно ждал:
– И что мы со всем этим добром делать будем?
– Садись, дорогая, на диван и слушай, – она послушно уселась на диван и уставила на меня два круглых зеленых глаза.