Почему он нас уничтожал?

В 1929 году в мире вспыхнул невиданный по глубине экономический кризис, который назвали Великой депрессией. В условиях кризиса упали цены на промышленное оборудование. Советские внешнеторговые организации с энтузиазмом скупали за валюту все подряд по низким ценам и на льготных условиях оплаты. Но оказалось, что цены на сельскохозяйственную продукцию упали еще больше. Долгосрочных ссуд никто не давал. Чтобы заработать валюту, приходилось продавать больше хлеба. Проволочка с поставками хлеба на экспорт угрожала большими неприятностями. Чтобы найти валюту для очередных платежей по векселям, советское правительство выставило на аукцион музейные сокровища.

Тем временем объем государственных хлебозаготовок существенно сократился. Крестьяне только имитировали труд на колхозных полях, потому что почти ничего не получали за произведенную продукцию. Кремль дал политическую оценку этой недобросовестности — кулацкий саботаж. С каждым годом хлебозаготовки становились все более жесткими. Осенью 1932 года Сталин образовал в основных хлебопроизводящих регионах чрезвычайные заготовительные комиссии. В Украине комиссию возглавил председатель Совнаркома СССР В. Молотой. На Северном Кавказе комиссия действовала под руководством секретаря ЦК ВКП(б) Л. Кагановича. В Поволжье председателем комиссии работал секретарь ЦК ВКП(б) П. Постышев. Результатом их деятельности стал голод во всех перечисленных регионах. Голод вспыхнул и в городах нечерноземной зоны, снятых с централизованного снабжения.

Мы знаем, что чрезвычайные комиссии в некоторых регионах или в отдельных частях региона не ограничивались конфискацией наличного хлеба, включая и зерно для весеннего сева. Кое-где реквизировались нее продовольственные запасы, накопленные крестьянами до нового урожая. Ясно, что конфискация продовольственных запасов выходила за рамки хлебозаготовительной кампании и была формой репрессии, поправленной на причинение смерти от голода. Кого Сталин репрессировал таким образом? Был ли террор голодом и вызванный им Голодомор местью, или он имел какое-то другое смысловое наполнение?

Национальное измерение геноцида

1. Сталинский оскал

Сталин выглядел застегнутым на все пуговицы даже в ближайшем окружении. В государственных делах он считал необходимым держать дистанцию. Только в редкие моменты высшего волнения из-под его пера прорывались слова, которые давали представление о темных глубинах его души.

Почему Сталин иногда вынужден был собственноручно писать подчиненным? На южных курортах нельзя было иным способом обсуждать конфиденциальные вопросы с теми, кто оставался в Кремле «на хозяйстве». 11 августа 1932 года в письме Л. Кагановичу он выразил глубокое возмущение тем, что десятки райпарткомов в Киевской и Днепропетровской областях осмелились заявить о нереальности хлебозаготовительного плана. В связи с этим он заявил: «Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет, и его агентура на Украине во много раз сильнее, чем думает Реденс (Станислав Реденс — председатель ГПУ УССР с августа 1932 до февраля 1933 года. — Авт.) или Косиор. Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тысяч членов, хе-хе) обретается немало (да, немало!) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии. Самое плохое это то, что украинская верхушка не видит этих опасностей. Так дальше продолжаться не может».

Следует обратить особое внимание на тревогу Сталина, который боялся «потерять Украину» и намерен был «исправить положение», пока «дела не стали хуже». Хозяин Кремля никогда не ждал, пока дела станут хуже. На протяжении 25 лет сталинской диктатуры использовались различные формы репрессий, но все они имели одну общую черту: были превентивными. Сталин действовал на опережение, памятуя афоризм китайского мудреца Лao Цзы: «Наводить порядок нужно тогда, когда еще нет смуты».

2. Национальность или гражданство?

Немецкий профессор Стефан Мерль в статье, опубликованной в российском журнале «Отечественная история» (1995, № 1), заявил, что сам факт голода в Украине в 1932–1933 годах не доказывает наличия геноцида. Общее количество жертв голода для него также «не имело существенного значения». От такого утверждения жутко, но приходится списать его на недостатки правового определения термина «геноцид». Мерль советовал Р. Конквесту и его единомышленникам доказать на фактах, что украинцы погибали вследствие своей национальной принадлежности, что «голодный мор был вызван именно с таким умыслом».

Мерлю вторил российский профессор Виктор Кондрашин: «Голод равной мерой коснулся села с русским и нерусским населением и не имел «национальной специфики», то есть направленности против какого-нибудь одного народа».