Почему плакал Пушкин?

«Так же трудно поработить чеченцев и другие народы того края, как сгладить Кавказ. Это дело исполняется не штыками, но временем, которого и у нас не избыточно. При падении листов сделают еще экспедицию, повалят несколько народа, разобьют толпу неустроенных врагов, заложат какую-нибудь крепостцу и возвратятся восвояси, чтобы опять ждать осени. Этот ход дела может принести Ермолову большие личные выгоды, а России никаких… Обстоятельства и прежние меры начальников и предместников его сделали… так сказать, политическую фистулу. Через оную Россия потеряла много крови и соков… Кто, кроме нас, может похвастаться, что видел вечную войну?»

Сюжет третий. О «патриотизме» на словах, о ширме, прикрывающей стремление к тиранству. Комментирует Гершензон:

«В августе 1819 года он произнес обширную, тщательно составленную речь, которая по содержанию сделала бы честь и любому общественному деятелю нашего времени. Орлов мастерски изобразил нравственный облик обскуранта. Эти люди, говорил он, “везде и всегда одинаковы. Любители не добродетелей, а только обычаев отцов наших, хулители всего нового, враги света и стражи тьмы, они – настоящие исчадия средневекового варварства. Во Франции они гонят свободомыслие и противятся введению представительного строя; в Германии они защищают остатки феодальных прав, в Испании они раздувают костры инквизиции, в Италии восстают против распространения св. писания; наконец, наша история полна их усилий против возрождения России. Они были личными врагами нашего великого преобразователя… И еще теперь, когда лучи просвещения начинают озарять наше отечество, они употребляют все старания, чтобы вернуть его к прежнему невежеству и оградить от вторжения наук и искусств. Эти политические староверы убеждены, что они – избранники, которым все остальные люди обречены в рабство самим Промыслом, и в этой уверенности они присвоили себе все дары небесные и земные, всякое превосходство, а народу предоставляют одни труды и терпение; отсюда родились все тиранические системы правления, начало которых следует искать не столько в честолюбии самих властелинов, сколько в изобретательности льстящих им и друзей невежества”».

Снова передаю слово Гершензону:

«Для того времени речь Орлова была незаурядным явлением, и она имела большой успех. Якушкин и И. И. Дмитриев рассказывают, что она распространилась во множестве списков. Вяземский был в восторге…»

Второе письмо Орлова Бутурлину:

«Россия подобна исполину ужасной силы и величины, изнемогающему от тяжкой внутренней болезни».

«Датчане… вольным переходом передались из рук нескольких олигархов в руки одного деспота. Я тут ничего великого не вижу, кроме великого непонятия о достоинстве народа вообще и о достоинстве человека в частном отношении.

Я остался непоколебимым в моем мнении… Россиянин должен проклинать тот несчастный закон, который осудил на рабство большую часть наших сограждан».

В чем длинной речи смысл краткий?

Разговоры о том, что революционные высказывания поэта – кратковременный этап, навеяны пагубным влиянием кишиневской и одесской молодежи – беспочвенны, опровергаются простейшим ударом по датам. М. Орлов на одиннадцать лет старше нашего юбиляра. Ближайшие сподвижники Орлова – И. Липранди, К. Охотников, В. Раевский – все они, а также Пестель, кто на пять, кто на шесть лет старше Пушкина.

Нас могут спросить: при чем здесь Пушкин?

По всей вероятности, именно эти взгляды поддержаны вовсе незагадочной записью Пушкина «Только революционная голова…»

Привлекаю весьма надежного свидетеля. Кроме приказа по 16-й дивизии и двух писем М. Ф. Орлова к Д. П. Бутурлину сохранилась запись, сделанная поэтом по-французски. Привожу ее в уточненном переводе: