Почему Путин боится Сталина

Мы хотим держать Народный фронт с массами во Франции и др. странах. Мост к этому — демократия, так, как ее понимают массы.

Есть разница между Францией и Германией? Хотели бы германские рабочие иметь снова настоящий парламент, свободу союзов, слова, печати? Конечно да. Кашен в парламенте, Тельман — в концентрационном лагере, во Франции могут рабочие бастовать, в Германии — нет и т. д.

Фейхтвангер. Теперь есть три понятия — фашизм, демократизм, социализм. Между социализмом и демократией есть разница.

Сталин. Мы не на острове. Мы, русские марксисты, учились демократизму у социалистов Запада — у Маркса, Энгельса, у Жореса, Геда, Бебеля. Если бы мы создали новое слово — это дало бы больше пищи критикам: русские, мол, отвергают демократию».

Еще раз обратите внимание на разнообразие доводов, используемых Сталиным для обоснования разумности использования слова «демократия» — как много пользы СССР от использования этого слова, хотя оно, в западном понимании, в СССР означает совсем не то, что на Западе. А теперь обратите внимание, насколько это разнообразие доводов в идеологическом споре разумнее и благороднее тупого молчания той же белорусской официальной прессы даже не на злобную критику, которой тоже надо давать отпор, но и на доброжелательную.

Мне кажется, что и Лукашенко не понимает, что век войны моторов окончился и давно уже начался век войн словами И деньгами.

Сталин значение войны слов понимал, правда, у него был выход — он мог заглушить враждебные слова.

«Фейхтвангер. В каких пределах возможна в советской литературе критика?

Сталин. Надо различать критику деловую и критику, имеющую целью вести пропаганду против советского строя.

Есть у нас, например, группа писателей, которые не согласны с нашей национальной политикой, с национальным равноправием. Они хотели бы покритиковать нашу национальную политику. Можно раз покритиковать. Но их цель не критика, а пропаганда против нашей политики равноправия наций. Мы не можем допустить пропаганду натравливания одной части населения на другую, одной нации на другую. Мы не можем допустить, чтобы постоянно напоминали, что русские были когда-то господствующей нацией.

Есть группа литераторов, которая не хочет, чтобы мы вели борьбу против фашистских элементов, а такие элементы у нас имеются. Дать право пропаганды за фашизм, против социализма — нецелесообразно.

Если элиминировать попытки пропаганды против политики Советской власти, пропаганды фашизма и шовинизма, то писатель у нас пользуется самой широкой свободой, более широкой, чем где бы то ни было.

Критику деловую, которая вскрывает недостатки в целях их устранения, мы приветствуем. Мы, руководители, сами проводим и предоставляем самую широкую возможность любой такой критики всем писателям.

Но критика, которая хочет опрокинуть советский строй, не встречает у нас сочувствия. Есть у нас такой грех.