Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик

– Я думаю, Горбачев хорошо знает, что это не так. Это случилось практически одновременно. Ельцин и Кравчук говорят мне: «У тебя с Горбачевым хорошие отношения, вот ты ему и звони, скажи, что мы подготовили все к подписанию»; мы тогда еще не подписали – подписывать предполагалось перед телекамерами. Я отвечаю: «Очень хорошо, Борис Николаевич. А мы вот с Леонидом Макаровичем Кравчуком (на самом деле его я даже не спрашивал) решили, что вы хорошо знаете Буша, поэтому должны позвонить ему». Так и договорились. Я по «тройке» – это самая надежная связь (особо защищенная система телефонной связи между высшими руководителями бывшего СССР. – А.Д.) – звоню Горбачеву. Пока поговорил с тем, кто поднял трубку, пока объяснил, что я не верблюд (потому что были такие вопросы), пока нас наконец соединили…

– То есть в Москве не верили, что вы – это вы?

– Да они отлично все знали. Никто другой не мог звонить из Беловежской Пущи, потому что я был там хозяином. Ельцин, видя, что я уже звоню, набрал Буша и за то время, пока я объяснялся с помощниками Михаила Сергеевича, начал разговор. Горбачев выслушал меня и назидательным тоном спросил: «А вы не задумывались, как к этому отнесется международная общественность?» Я отвечаю: «Вы знаете, Михаил Сергеевич, прилично отнесется. Вот звонит Борис Николаевич Бушу, и он очень хорошо это воспринимает». Все! Тут немая сцена, и с той поры он ко мне обращался только на «вы».

– Вы с ним потом виделись?

– Много раз. Никакой обиды он никогда не выказывал – во всяком случае, при личных встречах. Однажды я сам видел, как он в какой-то телепередаче говорил про звонок Бушу, сделанный раньше, чем ему. Впрочем, когда мы вместе оказались на российском телевидении, я, конечно, объяснил все как надо. Он не протестовал.

Первый разрешенный властями БССР оппозиционный митинг в Минске на стадионе «Динамо», 19 февраля 1989 года

– Двадцать пять лет назад Советский Союз распался именно в тот момент, когда вам важнее всего было добиться от России поставок нефти и газа. Сегодня главное в отношениях Москвы и Минска – по-прежнему поставки российских углеводородов.

– Да. И, знаете, я сейчас опять скажу про Кебича. Во-первых, они тогда вместе с [Михаилом] Мясниковичем, его ближайшим заместителем, были убеждены, что мы должны иметь единую валюту с Россией, то есть быть на российских деньгах. Но, к счастью, шеф Национального банка Станислав Богданкевич – а я и подавно – были сторонниками собственной валюты. Мы считали, что, если эмиссионный центр будет только в Москве, ни о какой независимости не может быть и речи. При этом противостояние протекало достойно: каждый открыто объяснял свою позицию, были споры на Верховном совете. В итоге наша с Богданкевичем позиция победила.

– Ваш предшественник на посту председателя Верховного совета Белоруссии Николай Дементей вынужден был уйти в отставку в сентябре 1991 года, потому что поддержал ГКЧП. А как вы отреагировали на путч?

– Мне было очень просто реагировать на ГКЧП. Когда Горбачев делал вице-президентом будущего руководителя путчистов [Геннадия] Янаева, я задал Геннадию вопрос: «Какая тема вашей кандидатской диссертации? Вы ведь кандидат наук». Ответить он не смог. А я к тому времени подготовил три десятка кандидатов наук и знал: если человек сделал кандидатскую, то до гробовой доски не забудет ее тему. Еще я знал, что он, в общем, гуляка – простите, но он так и выглядел всегда. И тут он во главе… Еще я лично знал [Василия] Стародубцева из Тулы (народный депутат СССР; в 1990–1991 годах – член ЦК КПСС. – Прим. ред). Однажды я оказался с ним в одном самолете, летящем в Вену, – видел, как он и еще человек пять, нацепив депутатские значки, гоняют стюардессу, пьют водку в несметных количествах, ругаются. Мне так стыдно стало за наш Съезд народных депутатов… Получается, я знал двух членов ГКЧП, и в моем понимании это были люди невысокого достоинства. Хотя еще я знал Пуго, главу МВД, и его я искренне уважал. Не знаю, как он затесался в эту шайку.