Почему существует наш мир? Экзистенциальный детектив

Я вспомнил, что Парфит увлекается фотографированием архитектуры.

Обед членам Колледжа Всех душ подавали в «буфете» – готической столовой с высокими кессонными потолками и отличной акустикой. По совету Парфита я взял в буфете тарелку салата с авокадо и хлеб. Мы сели за стол и разговорились.

Парфит рассказывал о себе. В раннем детстве он был очень набожным ребенком, но лет в восемь или девять от религии отказался. Вспоминал, что, глядя на картины, изображающие Распятие, больше всего жалел плохого вора: «потому что, в отличие от Иисуса и хорошего вора, он после страданий и смерти на кресте окажется в аду». Потом Парфит заговорил о математике, в которой, как он признался, ничего не понимал. Удивительно, что математика может быть такой сложной! Один из математиков сказал ему, что процентов на восемьдесят вся математика имеет дело с бесконечностью. Причем – какой ужас! – бесконечностей может быть больше одной!

Хотя отец хотел сделать из него ученого, Парфит решил, что станет философом. Он ненавидит применение научных принципов в философии, чем, по его мнению, в первую очередь грешат Куайн и Витгенштейн. Он также ненавидит «натурализацию» эпистемологии – идею, что задача обоснования наших знаний должна быть отобрана у философов и отдана ученым-когнитивистам.

Затем разговор зашел о моральной философии, которая, как сказал Парфит, в данный момент занимает его больше всего. В отличие от многих современных моральных философов, он верит, что у нас есть объективные причины быть моральными – причины, не зависящие от наших наклонностей, – и добавляет, что «чувствовал бы себя неловко, если бы пришлось защищать это утверждение перед аудиторией вне университета». Уму непостижимо, какие сумасшедшие взгляды высказывают некоторые современные философы: например, утверждение, что только желания могут дать начало причинам. Парфит морщился, словно от боли, говоря об этих отвратительных взглядах, и часто взмахивал руками в раздражении. Столь же эмоционально он высказывал и свои собственные взгляды: наклоняясь ко мне, улыбаясь и энергично кивая.

После обеда мы удалились в соседнюю залу, чтобы выпить кофе перед камином и поговорить о том, почему существует Нечто, а не Ничто.

Как я уже упоминал, Парфит отказался давать развернутые ответы на эту тему, но согласился отвечать на мои вопросы кратким «да» или «нет». У меня было два основных вопроса: один простой и один сложный.

Простой вопрос был о «ничтовости». Парфит, очевидно, считает, что «ничтовость» является логически непротиворечивой идеей: по его мнению, это один из возможных способов воплощения реальности. «Вполне может быть, – писал он, – что ничего никогда не существовало: ни сознания, ни атомов, ни пространства, ни времени». Таким образом, «ничтовость» входила в его набор космических возможностей в виде «нулевого» варианта.

Однако может ли она быть и локальной возможностью тоже? То есть способна ли пустота сосуществовать с миром бытия? Философ Роберт Нозик, например, думал, что способна. Если реальность максимально полна и включает в себя все возможные миры, то один из этих миров вполне может состоять из Ничто. По крайней мере, Нозик в это верит. Поэтому, с его точки зрения, вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?» может иметь простой ответ: «Существует и то и другое».

Рассуждения Нозика убедили некоторых ученых, включая бывшего гарвардского студента, а ныне специалиста по теории струн Брайана Грина: «В самой полной мультивселенной Вселенная, состоящая из ничего, действительно существует»¹⁵⁹. То есть реальность содержит как Нечто, так и Ничто. С этим соглашается Жан-Поль Сартр, утверждая, с несколько иной точки зрения, что «„ничтовость“ неотступно преследует бытие».

Однако идея, что реальность содержит как Нечто, так и Ничто, производит на меня впечатление неверной, о чем я и сказал Парфиту. Какой может быть смысл в разговорах о соседстве «нулевого мира» с ансамблем «миров Нечто»? Это не то же самое, что добавить безжизненную планету или область пустого пространства. Потому что безжизненная планета – это Нечто. И почти все согласятся, что область пустого пространства – это тоже Нечто. У пространства есть свойства: например, оно может быть конечной или бесконечной протяженности. «Ничтовость» совсем иная.

Я хотел выразить свою мысль в виде уравнения:

Нечто + Ничто = Нечто.

Но и в таком виде она выглядела слишком неубедительно. Добавить «Ничто» к космической возможности – это бессмысленное действие, которое ничего не делает вообще.

Парфит согласился: по его мнению, Нозик и его последователи ошибаются. Ничто не является локальной возможностью, не может быть одним из многих миров. Единственная реальность, в которой может быть Ничто, это реальность, вообще не имеющая миров: «нулевая» возможность. Можно иметь два различных Нечто, но нельзя иметь и Нечто, и Ничто: тут исключительно или одно, или другое.