Почему существует наш мир? Экзистенциальный детектив

Все обладает энтропией. В нашей Вселенной, которая считается замкнутой системой, энтропия всегда возрастает, порядок переходит в беспорядок – в чем и состоит второй закон термодинамики. А как же Ничто? Может ли оно иметь энтропию? Это нетрудно вычислить. Если в системе (в любой системе, от чашки кофе до некоего мира) может существовать N различных состояний, то его максимальная энтропия равна log(N). В Нулевом мире может быть только одно состояние, потому что он идеально прост. Тогда его максимальная энтропия равна log(1)=0 – что также равно его минимальной энтропии!

Таким образом, Ничто является не только самой простой, наименее непредсказуемой и самой симметричной из всех возможных реальностей, но еще и обладает самым лучшим профилем энтропии: его максимальная энтропия равна его минимальной энтропии, которая равна нулю. Неудивительно, что Леонардо да Винчи не удержался от несколько парадоксального восклицания: «Среди величайших вещей вокруг нас самым великим является существование Ничто!»⁵³

Но если Ничто такое великое, то почему же оно не возобладало над Бытием в тотализаторе реальности? Если подумать, то у Нулевого мира есть множество безусловных достоинств, однако они лишь делают тайну бытия еще более загадочной.

По крайней мере, мне так казалось до тех пор, пока в 2006 году я не получил совершенно неожиданное письмо, в котором утверждалось, что нет никакой тайны бытия.

Глава 4 Великий отрицатель

Хотя письмо, утверждающее, что никакой тайны бытия нет, стало для меня неожиданностью, на самом деле его следовало бы ожидать. За неделю до этого газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала мою рецензию на книгу Ричарда Докинза «Бог как иллюзия». В этой рецензии я высказал мнение, что вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?» может служить последним бастионом деистов против наступления науки. «Если существует всеобъемлющее объяснение нашего вероятностного и тленного мира, – писал я, – оно, видимо, должно взывать к чему-то, что закономерно и нетленно и что можно назвать Богом»⁵⁴. Именно эти строки задели за живое автора письма, Адольфа Грюнбаума.

Это имя мне хорошо знакомо. В философском мире Адольф Грюнбаум пользуется невероятным уважением, и можно назвать его величайшим из ныне живущих философов науки. В 50-е годы XX века Грюнбаум стал знаменит как передовой мыслитель в области тонкостей пространства и времени. Через три десятилетия он получил еще большую известность (в том числе скандальную), устроив мощную и последовательную атаку на психоанализ Фрейда. В результате большинство психоаналитиков яростно набросились на Грюнбаума, а его портрет появился на первой странице научного раздела «Нью-Йорк таймс». Все это мне было известно, а вот чего я не знал, так это того, что Грюнбаум – заклятый враг религии. Похоже, его особенно разозлило использование тайн космоса для укрепления веры в сверхъестественного творца. По мнению Грюнбаума, вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?» не дорога к Богу или чему-либо еще, а просто, пользуясь термином из его родного немецкого, Scheinproblem, то есть псевдопроблема.

Что сделало Грюнбаума таким ярым отрицателем? Я мог бы понять того, кто считает тайну бытия неразрешимой по своей сути, но со смехом отмахнуться от нее как от псевдопроблемы казалось мне уж слишком высокомерным. Однако если Грюнбаум окажется прав, то все старания объяснить существование мира будут колоссальной потерей впустую потраченных сил, бесплодной затеей. Зачем пытаться разрешить загадку, если ее можно просто рассеять? Зачем охотиться на Снарка, если там водятся только Буджумы? Так что ответ Грюнбауму я писал с некоторым трепетом: нельзя ли нам поговорить? Он ответил с характерной живостью, пригласив меня приехать к нему в Питтсбург, где он жил и преподавал последние пятьдесят лет. В своем письме он сообщил, что будет рад объяснить, почему тайна бытия не может быть отправной точкой, даже если понадобится несколько дней, чтобы меня в этом убедить. Он также был готов помочь мне разобраться в философии, причем я мог выбирать любые интересующие меня темы.

Я никогда не бывал в Питтсбурге и знал о нем только из фильма «Танец-вспышка», но мне очень хотелось познакомиться с Грюнбаумом и увидеть реку Мононгахила, поэтому я взял билет на первый же подходящий рейс из Нью-Йорка и пару часов спустя уже снял номер в гостинице, весьма удобно расположенной в тени устремленного ввысь неоготического здания Собора познания Университета Питтсбурга. Мой наставник Грюнбаум, дружелюбно улыбаясь, уже с нетерпением ждал меня в вестибюле. Вечером, за ужином в ресторане, он поведал мне об истоках своей антипатии к религии.