Почему существует наш мир? Экзистенциальный детектив

– Кроме того, существует христианская доктрина искупления, – продолжал он. – Если мои дети сделали друг другу что-то плохое, то они причинили вред и мне тоже, потому что я окружал их большой заботой, чтобы подобного не случилось. Таким образом, причиняя вред друг другу, мы вредим и Богу тоже. Что сделает Господь в ответ? – А что мы делаем, когда обидели кого-то? Мы искупаем свою вину. Искупление вины включает четыре элемента: раскаяние, извинение, возмещение вреда и покаяние. Люди обижают Бога в основном тем, что ведут неправедную жизнь. Как же нам искупить вину? У нас не очень много времени (и желания!) вести себя безупречно, поэтому мы не можем полноценно возместить ущерб. С другой стороны, если вы сами не в состоянии возместить ущерб, кто-то другой может вам с этим помочь. Христианство полагает, что Иисус прожил безупречную жизнь, такую, какую должны вести мы. И хотя мы живем неправедно, мы можем предложить жизнь Иисуса в качестве оплаты за свои недостатки. Поступая таким образом, мы показываем Богу, что относимся к своим недостаткам серьезно, поэтому Он должен нас простить. В этом и состоит христианская доктрина искупления – частично от Фомы Аквинского, частично от Ансельма Кентерберийского. Из самой природы доброты следует, что Господь должен быть вовлечен в жизнь Своего творения. Это как бы мостик между философией и христианством.

В его логике было Нечто непостижимое. Вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?» привел этого философа не только к идее Бога, но и к Самому Иисусу Христу. Я обратил внимание на висящее на стене распятие. Принадлежал ли Суинберн к Римской католической Церкви? Или к англиканской?

– Ни то, ни другое, – ответил он. – Я православный.

– Ого! – вырвалось у меня от растерянности.

Впрочем, оказалось, что Суинберн не во всех отношениях правоверный. Я упомянул общепринятую теологическую аксиому о том, что Бог находится вне времени и способен окинуть взглядом всю историю Вселенной с точки зрения неизменной перспективы вечности. Схоластики вроде Фомы Аквинского считали, что подобная неподвластность времени является одним из божественных совершенств.

– Я не согласен с этим взглядом, – ответил Суинберн. – И думаю, что авторы Библии тоже с ним не согласны. Они мыслили Бога во времени, и я тоже. Идея, что для Бога есть «до» и «после», что имеет смысл фраза «Он сначала сделал это, а потом то», снова входит в моду.

– Интересно, – удивился я вслух, – почему философы религии так часто не могли прийти к согласию, рассуждая о столь принципиальных вопросах? И почему существует такая огромная метафизическая пропасть между Суинберном, который считает, что гипотеза Бога дает научно достоверное объяснение существованию мира, и философами вроде Грюнбаума, которые признают подобную идею абсурдной?

– Это интересный вопрос, – ответил Суинберн. – И не сводится лишь к философии религии. Такие радикальные разногласия есть в каждом разделе философии. И они могут иметь практические последствия. Люди изменяют свои взгляды на этические принципы войны, наказания, на целый ряд моральных проблем, основанных на философских аргументах. Однако философия – это очень сложный предмет, и разобраться в сложнейших вопросах на протяжении конечной человеческой жизни вряд ли возможно. К тому же наши рассуждения тоже несовершенны. Наши предрассудки незаметно проникают в философское мышление, особенно там, где это касается нашей жизни. Предрассудки заставляют нас рассматривать одни аргументы более тщательно, а другие – вовсе не замечать. Многие философы были воспитаны в глубоко религиозных семьях. В подростковом возрасте они обнаружили, что их религия противоречит очевидным вещам, и взбунтовались против нее. Позднее, когда им предложат более привлекательную религию, они откажутся от нее.

По мнению Суинберна, Бог не только сверхъестественное Существо, Которому следует поклоняться и повиноваться, но и конечное звено в цепи объяснений. В поисках ответа на тайну бытия нельзя зайти дальше Бога. Суинберн не верил в принцип достаточного основания и не считал, что должно быть объяснение для всего. Он полагает, что задача метафизики в том, чтобы найти правильную конечную точку в объяснении мира – такую, которая сводит к минимуму необъясненную часть реальности. И такая конечная точка должна быть простейшей гипотезой, охватывающей все имеющиеся у нас факты.