Почему Третий Рейх проиграл войну. Немецкий взгляд

2 сентября 1945 года представители Японии и «союзных держав» [1] подписали на борту американского линкора «Миссури» акт о капитуляции островной империи. Этот акт ознаменовал собой формальное окончание войны, в которой участвовали 67 государств, которая повлекла за собой гибель 66 млн человек [2] и причинами возникновения которой были, как нам представляется, три фактора: намерение Токио осуществить японские притязания на гегемонию в Восточной Азии; целеустановка Рима на создание итальянской «имперо» в Средиземноморском регионе и решимость Берлина провести в жизнь геополитическую программу Гитлера, нацеленную в конечном счете на достижение мирового господства. Эти поначалу не скоординированные друг с другом устремления привели затем, в декабре 1941 года, к военной конфронтации государств-агрессоров с американо-британо-советским альянсом [3], порожденным нуждой содружеством по интересам, которое в конечном счете всегда оставалось чистой воды целевым союзом антагонистических, не доверяющих друг другу государств. Уже во время войны обозначилось, что базировавшийся в первую очередь на идеологических и политических детерминантах антагонизм между руководством Советского Союза, не отказавшимся от идеи мировой коммунистической революции, и приверженными мировому демократическому порядку державами вновь проявит себя после разгрома общих противников. Названный дуализм совершенно непосредственно соединил войну с послевоенным временем, и, значит, 1945 год не стал концом эпохи. То есть – и на это международная историография указывала уже с середины 50-х годов, а еще больше работ стало появляться с начала 60-х годов [4] – начавшаяся примерно в конце 1947 года «холодная война» имела самое тесное отношение к мировой войне.

Причины «холодной войны» историки в своих дискуссиях по-прежнему продолжают определять по-разному. Но как бы то ни было, в национально-историческом плане можно констатировать, что она дала возможность немцам в оккупационных зонах западных держав стать в основном самоопределейной политической силой. Когда же возникший после 1947 года двухполюсный мировой порядок затем, в конце 80-х, распался [5], немецкий народ обрел – в контексте попытки М. С. Горбачева [6] реформировать СССР сверху и стабилизировать тем самым положение внутри страны – свой второй шанс: воссоединение обоих немецких государств, инициированное как самоосвобождение людей в бывшей ГДР путем подлинной революции снизу, смогло в результате перемен в сфере коммунистического господства стать реальностью в октябре 1990 года [7].

Вот тут, коль скоро кардинальные политические изменения во второй половине 80-х годов причисляются к разряду эпохальных, позволительно, среди прочего, задать такой вопрос: вправду ли Вторая мировая война, как это констатировалось со ссылкой на вышеназванный политический перелом в мире, «действительно закончилась» только в 1990 году [8].

Конечно, кое-что говорит за то, что именно 1987–1991 годы знаменуют собой смену эпох. Так, например, классические – ориентированные на национальные выгоды и интересы союзов – доктрины военной безопасности теперь уже ставятся под сомнение самими их авторами. И если раньше фронты, стратегии и образы врага имели четкие очертания, то в 1994 году – как следствие наступивших к 1990 году изменений – военные аппараты государств – участников традиционных блоков находятся, думается, в определенном идейном кризисе. Параллельно с этим возникали изменившиеся и усложнившиеся конфликтные структуры. Примечательно, что даже в Европе вновь стали возможными региональные вооруженные столкновения, порожденные национализмом. Наряду с военными или геополитическими компонентами нельзя было бы, разумеется, вписывая события 1990 года в контекст их преемственности с мировыми войнами, упускать из виду также экономические и социальные перемены. А какой гигантский потенциал кризисов здесь таится, можно увидеть не только на примере Европы.

С другой стороны, в середине 90-х годов наблюдаются феномены, находящиеся в прямой либо косвенной связи с эпохой мировых войн. Тут можно было бы напомнить, скажем, о глобальном оживлении национализма, о многочисленных конфликтах в Африке, причины которых – где больше, где меньше – связаны с распадом колониальных империй, и о ситуации в Восточной Азии.

В любом случае существуют индикаторы, которые говорят как за, так и против того тезиса, что имеющий, вне всяких сомнений, историческое значение 1990 год представляет собой дефинитивную смену времен. И если посмотреть на это в глобальном плане, то думается – ввиду незаконченности развития, – что пока еще невозможно дать окончательное определение относительно исторического места событий конца 80-х. В настоящее время можно только гадать, носят ли они, будучи соотнесены с эпохою мировых войн, финальный или преходящий характер.