Арена субтильного восприятия – очень хрупкая сфера. В этом коренится основная причина сомнений в силе сознания. Мы принимаем осознание как нечто само собой разумеющееся, а когда события выбиваются из обычной колеи, мы не знаем, как на это реагировать. Одна моя подруга как-то рассказала мне о своем посещении индийской святой, которая родилась в очень бедной семье, но росла в окружении многочисленных почитателей ее святости. Она очень не хотела к ней идти.
– Меня попросила об этом одна из последовательниц этой святой, – объясняла она свое нежелание, – и я никак не могла побороть свое смущение и сказать ей, что ее убеждения сильно умаляют ее в моих глазах. Идея тотальной покорности другому человеку вызывала во мне ужас. Чего ради человек должен пренебрегать своей свободой во имя другого?
Но она все же уступила просьбам и пошла. Святая обосновалась в просторном шатре, до отказа набитом людьми и благоухающем благовониями из сандалового дерева. Она сидела на небольшом помосте, маленькая фигурка, облаченная в сари, внешне ничем не отличавшаяся от всех других людей.
Моя подруга была поражена увиденным.
– Я застыла на месте, – вспоминает она, – видя, как сотни людей глубоко чтят эту неизвестную женщину, уделяя ей все свое внимание; многие кланялись, приближаясь к ней. Каждому она дарила улыбку и нежные объятия. Это было странное зрелище, та самая картина, которая всегда была мне так неприятна во всей этой науке почитания гуру, хотя по каким-то неведомым причинам я ощущала себя совершенно комфортно и даже расслабленно.
Стесняясь подойти к святой, она уселась в глубине шатра. Но она слышала о
– Не могу объяснить, что случилось, – рассказала она мне потом. – Меня со всех сторон теснили и толкали люди, но я медленно и упорно продвигалась вперед. И по мере продвижения в моем уме внезапно воцарился полный покой. Находясь среди толпы снующих, возбужденных, беспокойных людей, я не возбудилась и не стала беспокойной. Еще чуть ближе – и внутренний покой обратился в полное умиротворение. Еще немножко ближе – и я ощутила внутри некую сладость, какую обычно ощущаешь в присутствии радующегося ребенка, только эта была гораздо глубже.
– Наконец подошла и моя очередь, – завершила она рассказ. – Святая улыбнулась мне и нежно обняла меня. Она прошептала мне на ухо несколько слов, которых я не поняла; позже мне сказали, что это было благословение. Я вот все думаю: что, если бы меня сфотографировали в этом момент? На фотографии была бы видна высокая белая западная женщина, которую обнимает маленькая смуглая восточная женщина. Только и всего. И все же это переживание не передать словами. Я чувствовала в этой женщине такую глубину и такую силу, которые можно выразить только словом «святая». В то же время мной владело чувство, будто я встретилась сама с собой. Той маленькой смуглой женщины там вроде бы даже и не было. Я хочу сказать, что она была… Чем? Лишь символом, носительницей, посланницей Божественного присутствия.
Что и говорить, мощная примета тонкого мира! Соприкоснувшись с ней, моя подруга оказалась одновременно растерянной и глубоко взволнованной. Она по-прежнему старается разобраться в том, что случилось. Я использую слово «примета», чтобы указать на несколько опосредованный опыт общения с тонким миром, ибо когда мы прямо окунаемся в этот мир, то бываем настолько ошеломлены, что наш ум просто закрывается и отторгает эту возможность. Поэтому мы обычно пробавляемся приметами и проблесками. Этот мир был бы странным местом, если бы каждый второй человек был осиян светом, как Савл по дороге в Дамаск. Мы сами себя ограничиваем и сами себе задаем условия, смотря через темное стекло. Когда Савл пережил это небывалое обращение светом, сделавшее его Павлом, он прибег именно к этой метафоре с темным стеклом, поскольку отныне его восприятие мира изменилось навсегда. Тонкий мир стал его домом, в сравнении с которым обычный мир – это обитель тусклых теней.