Почему Вселенная не может существовать без Бога?

У Харриса та же проблема, что и у Докинза: его теория о том, что религия представляет собой примитивный импульс, пуста и ничем научно не подтверждена. Мозг обрабатывает религию на самых различных уровнях: низменные импульсы (такие, как агрессия по отношению к тем, кто верит в Бога-конкурента) смешиваются с более тонкими эмоциями (такими, как любовь к Богу и привязанность к Отцу Небесному) и контролируются высшей рассудочностью (это когда рассудок верующих сомневается в той вере, в которой их воспитали). Что и говорить, узор очень сложный, запутанный и постоянно ставит нейронауку в тупик, когда та пытается его распутать. Все, кто по-настоящему религиозен, интегрировали свою веру в гораздо более масштабный проект строительства «я». Уравнивать религиозную веру с примитивными инстинктами – это худшая из наук, ибо такая наука ни на что не годна. Опыты с буддийскими монахами, которые десятилетиями медитируют на сострадание, показывают, что у них очень повышенная мозговая деятельность, и эта деятельность сосредоточена в префронтальных отделах (в лобной гранулярной коре) головного мозга, а не в низшем его отделе. Эволюция духовности идет полным ходом, что очевидно каждому, кто питает к ней хотя бы немного симпатии.

Надежна только внутренняя истина

Харрис нигде не упоминает о своем раннем опыте приобщения к духовности. Будучи еще молодым человеком, он много времени пробыл в Индии и хорошо знаком с индийскими гуру и буддийскими доктринами. Это оставило в его памяти неизгладимые впечатления, даже теперь, когда он всячески отмежевывается от всех гуру, а свое увлечение буддизмом держит глубоко при себе; но в недавнем интервью, данном журналу «Атлантик», он признался, что занимался медитацией три десятка лет. Это были особые виды медитации, такие как буддийская практика «метта» («любовь-доброта»), и они наполнили его таким состраданием, что их воздействие можно сравнить, пожалуй, только с воздействием экстази, клубного наркотика. (Что и говорить, трогательное признание со стороны такого драчливого бойца словесного фронтa!) Последняя глава книги «Конец веры» посвящена экспериментам с сознанием (она так и называется «Эксперименты с сознанием»); в ней автор пытается представить этот предмет с чисто научной точки зрения. Харрис настолько не доверяет внутреннему опыту, что жаждет проверить и перепроверить его с помощью контрольных исследований, в результате чего начинает флиртовать с научно-фантастическими измышлениями, в которых машины берут верх над святыми и бодхисатвами: «Возможно, мы еще доживем до тех времен, когда увидим технологическое совершенство всех визионерских лучей медитационного мистицизма». Если передать это более простым языком, то он говорит: «Мистицизм – это рациональное предприятие».

Здесь уже, по меньшей мере, в раковине воинствующего атеизма наметилась трещина. Все, что происходит вокруг Бога, признает Харрис, происходит в уме. При этом однако он пытается примирить две непримиримые возможности, ибо они исходят из двух противоположных миров. Своей буддийской стороной он понимает, что чем больше погружаешься в свое собственное осознание, тем больше индивидуальное «я» тяготеет к исчезновению. В буддизме «я», которым человек определяет сам себя, не существует. Это чисто умственное творение, маскирующее то, что является доподлинно реальным, – уровень сознания, которое открыто, ничем не связано и свободно от страданий. Как только оказывается очевидной иллюзия «я», остается только сознание само по себе, то есть пребывающее в состоянии, которое в буддизме обозначается как «пустота». Вторя буддизму, Харрис наконец находит духовную причину отрицать – или не принимать, не имея в том нужды, – персонального Бога. Такой Бог существует только как поддержка иллюзии личного «я».

Своей другой стороной, ультрарационалистической, Харрис с подозрением относится ко всему, что выходит за рамки его представлений, вроде чистого сознания Будды. Он убежден, что жизнь – это то, что происходит прямо сейчас, по мере разворачивания событий. Нет, да и не может быть таких реалий, как вечный или трансцендентный ум. Что касается великих духовных подвижников, постигших трансцендентное, то Харрис едко потешается над ними: «А почему, собственно, мы должны им верить?» (Он совершенно глух к очевидному возражению: мы должны им верить хотя бы потому, что они это постигли.) При этом он уверяет нас, что хочет быть честным. Если чему и следует верить, то лишь донесениям нашего «я». Когда кто-то говорит: «Мне грустно», то это свидетельство происходящего есть «золотой стандарт». То же самое относится ко множеству вещей, в которые мы хотим поверить: «Донесения “я” остаются нашим единственным поводырем», ведущим нас в реальность существования «депрессии, гнева, радости, зрительных и слуховых галлюцинаций, снов и даже боли». Тогда почему же Харрис не приемлет я-донесения всех святых, мудрецов и визионеров, сколько их ни есть в истории человечества?