Эта одежда много значит для Мумтаз; она хранит ее, поскольку та неотделима от базовых аспектов ее идентичности. Женщина надеется, что когда-нибудь сари будет носить ее дочь, которая воспитывалась в Париже и Лондоне, но которую растили как сикха и учили урду; Мумтаз стремится привить эту идентичность своей дочери. Одежда играет ключевую роль в социализации детей, усвоении ими гендерно приемлемых ролей (Barnes & Eicher 1993); покупая одежду детям, родители проецируют на них свои гендерные ожидания. Паттерны социализации складываются под воздействием разных факторов, таких как этническая или классовая принадлежность, а также характер семейных отношений. В данном случае сари – материальное воплощение индийской гендерной идентичности Мумтаз, и, соответственно, вместе с ними эту идентичность можно передать следующему поколению. Сари – это длинный отрез ткани, драпирующийся на теле; такой наряд может надеть женщина любого размера и телосложения, так что сари Мумтаз точно подойдут ее дочери. «Беременное» платье Терезы воспроизводило формы ее тела, что и способствовало персонализации вещи; для Мумтаз, напротив, важно, что сари безразмерно: это позволит дочери встроить одежду матери в собственную идентичность. Как замечает С. Холл (Hall 2005: 94), мы все этнически ассоциированы, но это не значит, что мы обязательно хотим или вынуждены открыто манифестировать эту связь как один из ключевых аспектов нашей идентичности. Мумтаз же явно стремится передать дочери сознание своей этнической принадлежности, используя для этого традиционную одежду. Если дочь согласится носить сари, она, в свою очередь, также будет активно и открыто позиционировать эту часть своей идентичности. Сегодня сари, хранящиеся в шкафу, принадлежат прошлому, однако прошлое используется для конструирования воображаемого будущего; вещи «перебрасывают мостик через утраченное настоящее к желанному будущему» (Kuchler 1999: 60). Актуальная идентичность сари заморожена или утрачена, но даже лежа без движения в шкафу, наряды по-прежнему маркируют связь между прежней идентичностью Мумтаз и ее надеждами на будущее; одежда манифестирует и реальную, и желаемую идентичность матери и дочери. Это характерно для предметов гардероба, передаваемых детям или друзьям: они репрезентируют отнюдь не только индивидуальную идентичность. По словам Л. Стэнли, вербальные биографии часто представляют собой изолированную историю жизни одного человека; другие люди отходят в таком нарративе на второй план (Stanley 1992). В случае с одеждой, переходящей от матери к дочери, дело обстоит иначе: здесь в ткань вплетается множество историй и равноправно сосуществуют биографии нескольких женщин.
Большую часть своих сари Мумтаз почти не носит; она держит их в шкафу в надежде, что они с дочерью смогут носить их в будущем; среди них, однако, есть одно, которое Мумтаз по-прежнему надевает при каждом удобном случае, поскольку это помогает ей поддерживать непрерывность своей идентичности. Это сари у нее уже пятнадцать лет; ткань для него, кружево шантильи, которое кажется ей очень красивым, она купила в Париже. Чтобы изготовить полотно нужного размера, она отвезла кружево в Индию, к портному, который шьет или подгоняет для нее одежду, когда Мумтаз приезжает сюда, дважды в год. Кружево шантильи просвечивает, поэтому оно посажено на белую подкладку. В этом сари сочетаются страсть Мумтаз к красивым тканям и ее представление о себе как о модной женщине, которую украшает прекрасная парижская ткань. Превращенная в сари, ткань в то же время манифестирует индийскую идентичность владелицы. Этот наряд ассоциирован сразу с несколькими культурами, как и сама Мумтаз; в нем переплелись разные нити ее жизни. Разнообразные аспекты прошлого, сформировавшие нынешнюю идентичность женщины, слились воедино в сари, и оно служит связующим звеном между разными этапами ее биографии.