Почерк

«Для процесса горенья
Спички или свечи
Кислород, без сомненья,
Нужен» – так нас учил
Старый физик Андросов,
Но никак он не мог
Высечь пламя, а после
Завершился урок.

Солнце было высоко,
День стоял на мели.
Мы помыли все окна
И домой побрели.

Я чего-то полопал,
Опрокинул компот.
Интересно же опыт
Завершить. Только вот,
Сколько спичкой ни чиркал,
Только солнце не шло
С крыши нового цирка
Вдоль реки, и светло
Было долго, и рослый
Ветер мчался на юг…
Да… Красиво… А после
Детство кончилось вдруг.

Жизнь промчалась быстрее,
Чем двойные «труды».
Я заметил, старея,
Что имею кадык,
Мутный взгляд и привычки.
А огня – нет как нет.
И поэтому спички
Снова вынул на свет.

Дохромал до балкона
И вдохнул кислород.
Спичка чиркнула, кроны
Устремились вперед,
От стволов отрываясь,
В направленьи меня.
Так закончилась старость
И не дала огня.
Ночь пришла, стало тихо,
Далеко до стволов.
Даже нового цирка
Не видать куполов.

Огонек папиросы
Замерцал в темноте,
И явился Андросов
На зеленой тахте.

«Ты теперь безобиден,
Не похитишь огня,
Ты почти что не виден.
Так послушай меня.

Вот мое откровенье
Тебе одному…
Для процесса горенья
Кислород ни к чему.

Я вам врал и доверить
Эту тайну не мог.
Только ждал, чтоб скорее
Завершился урок».

Наклонился в волненьи,
Заскрипела тахта.
«Для процесса горенья
Нужна темнота.

Кислород, он, скорее,
Водолазам нужней».
Темнота догорела,
И он вышел за ней.

2010

Ничего не скажешь

Как будто кто-то с севера, размахнувшись, бросил реку клубком к морю, и она лежала на земле широко, единственная, в чье лицо можно было вглядеться. Люди, машины и деревья с высоты казались ничтожными.

Майор полиции смотрел на реку и прощался с ней. Скоро он будет уже не здесь. В Центральном округе нашлось место. Там и этаж пониже, и должность поспокойнее. Уйдут в прошлое будни районного отделения: кражи, убийства… И все-таки было жаль расставаться с рекой, она его успокаивала, когда появлялась в прогалине облаков. Рабочее время закончилось, а он все стоял у окна, думая, как бы сохранить этот вид если не в памяти, то в сердце.

Вечер был безоблачный, и майор увидел, как снизу, с уровня сотых этажей, то есть еще от зданий, стоящих на земле, к отделению стремительно стал приближаться полицейский автобус. Пробок не было, поэтому сержант не включил сирену, только мигалку. Красные и зеленые лучи легли на стены парящих в небе домов, смешались с цветами радуги. Автобус скрылся из виду, присоединился к свободному порту. Потом по коридору застучали каблуки, и сержант ввел в комнату женщину лет сорока пяти. Она не могла сдержать слез.

– Опять, видимо, та банда, – прошептал сержант.

Майор дал женщине воды и сел напротив.

– Говорите спокойно. Каждая минута на счету. Где это случилось?

– В кафе, на Восьмой Верхней линии. Мы с мужем ужинали, я просто отошла…

– Вернулись, а его нет?.. Ну тихо, тихо…

– Пытались отслеживать, – сказал сержант, – вот тут его еще было видно.

Он подключился к экрану.

– Это 18:30… Уходят, сволочи. Отчетливо видно, как движется по направлению к реке… Здесь они его еще не выключили. Может, сопротивлялся.

Женщина не могла говорить. Она смотрела на зеленый кружок, двигавшийся по карте, словно вслед отлетающей душе.

– Потом сигнал теряется у Шестнадцатой Верхней и снова появляется в 18:41 на окраине. Но ненадолго.

Кружок замигал и исчез.

– Вы найдете его? – спросила женщина без надежды.

– Не хочу обнадеживать, – ответил майор, – как его теперь найдешь? Выключили, и все… Они, может быть, сейчас уже вообще на земле, на рынке.

– Если позвонят и предложат выкупить, – вставил сержант, – дайте знать, мы их возьмем. Но, конечно, вряд ли…

– На каком рынке? – спросила женщина.

– А то не знаете…

– Но он уже совсем немолодой, даже если они хотели его… Это же дорого не продашь…