В полях появлялись гигантские бивуаки. «Роллс-Ройсы» превращались в дома на колесах с окнами, занавешенными поношенной одеждой от известных модельеров. Светские дамы, на пальцах которых сверкали рубины и бриллианты, спали прямо на земле, подстелив норковые шубы. Они выпрашивали еду, поглощая ее прямо на подножке грузовика, и приподнимали свои платья, купленные за десять тысяч франков на Рю-де-ла-Пэ, чтобы облегчиться в канаве. Стада коров и овец метались по полям, охваченные паникой. На перекрестках лежали трупы лошадей и волов, источая жуткую вонь. Эта плачевная ситуация с ее неразберихой пробуждала в каждом его темную сторону. Местные жители брали с измученных жаждой путников огромные деньги за стакан воды. Заброшенные дома были разграблены. Голодные орды врывались в закрытые рестораны и кафе, выходя оттуда с бутылками игристого и сладкого вина под мышкой.
В Сюлли-сюр-Луар семейство Шасслу-Лоба отказалось покинуть свой автомобиль, чтобы воспользоваться железнодорожным мостом — единственным, который еще действовал. Мост был забит до отказа, возник затор. Люди пытались добраться до другого берега вплавь. Кто-то использовал плоскодонки. Одна из переполненных лодок начала тонуть, из нее донеслись горестные вопли тех, кто не умел плавать. Шасслу-Лоба продолжили свой путь вдоль Луары в сторону тех городов, где, по слухам, еще сохранились мосты. Километров через десять колонна внезапно остановилась: послышался гул самолетов, летящих на бреющем полете прямо над забитой людьми дорогой. Завыли сирены. В считаные секунды толпа в панике ринулась в придорожные канавы. Движимая инстинктом самосохранения, Мария-Луиза побежала вместе со всеми и спрыгнула в углубление в тени насыпи. Впечатляющий воздушный балет был все ближе и ближе. Оглушительно трещали пулеметы. Мария-Луиза лежала на дне канавы, прижавшись к двум плачущим женщинам. Шли долгие минуты, наполненные страхом того, что немецкие истребители могут вернуться. Возможно, ей суждено погибнуть здесь, в этом поле под палящим солнцем, став жертвой обстрела. Наконец наступила тишина. Гражданские один за другим стали выползать из канав. Мария-Луиза посмотрела в сторону опустевшей дороги, заваленной брошенными в спешке чемоданами и узлами. Их автомобиль стоял там — пустой, с распахнутыми дверцами, но целый. Она встала, отряхнула блузку, облепленную травой и соломой, подняла шляпу. Чулки были все изорваны, но худшего ей удалось избежать. На другой стороне дороги она увидела своего сына, помогавшего Луи подняться на ноги. Они были живы. Крики и плач вдалеке говорили о том, что так повезло далеко не всем.
Вернувшись в машину и прочитав «Отче наш», Шасслу-Лоба снова отправились в путь. Все были начеку, прислушиваясь к малейшему шуму, который мог бы означать возвращение «Юнкерсов». Напряжение немного спало, когда им наконец удалось пересечь Луару в Бриаре. Постепенно поток поредел, и они выехали на проселочные дороги провинции Берри. Когда измученное семейство Шасслу-Лоба въехало в ворота своего поместья в Маренне, было почти пять часов утра следующего дня. Они не сразу нашли в себе силы войти в дом. Мария-Луиза открыла дверь, поднялась на несколько ступенек и обессиленно присела прямо на парадной лестнице. У нее в голове промелькнули картины их инфернального исхода, и она разрыдалась.
Париж, сентябрь 1940 года. Вернувшись в столицу, Сюзанна обнаружила, что то, чего она так боялась, стало реальностью. Она чувствовала себя чужой в городе, оказавшемся в руках вражеской армии. У нее пропал вкус к прогулкам. До странности пустые улицы казались неузнаваемыми, они выглядели тусклыми и бездушными даже при свете солнца. Многие прохожие шли опустив голову. Разговоров вне дома старались избегать. Общение с соседями свелось к коротким жестам и мимолетным улыбкам. На перекрестках появились таблички, на которых готическим шрифтом на немецком языке сообщалось о расположении новых органов власти. Солдаты вермахта стучали по мостовой тяжелыми сапогами, лишний раз напоминая о своей власти. Сюзанна всегда старалась проходить мимо, не глядя на них. По общему мнению, с женщинами оккупанты обычно вели себя дружелюбно, даже галантно, но эта видимость радушия не убеждала Сюзанну. Она подозревала, что такая приветливость была лишь частью инструкций.