Почетные арийки

Она не стала задерживаться и перешла в галерею «История евреев во Франции», в которой центральное место занимал огромный бюст Леона Блюма. Рядом с героем Народного фронта стоял ряд информационных табличек. С первых же слов было понятно, о чем пойдет речь. В очередной раз цель заключалась в том, чтобы помочь наивным людям «избавиться от евреев, которые пачкают, портят, растлевают и унижают все, к чему прикасаются». Как Сюзанну могло не шокировать такое проявление агрессии? Авторы этих высказываний совершенно не стеснялись в выражениях. Все было настолько возмутительным, что на каждом шагу граничило с гротеском и даже абсурдом. Она была потрясена отношением посетителей. Пассивность этих людей в ее глазах выглядела оскорбительнее самой этой отвратительной и нелепой выставки. Какая-то старуха с гримасой отвращения смотрела на лица евреев, отданных на поругание толпе. Дети, подбадриваемые родителями, хохотали, указывая на эти обезьяноподобные физиономии. Глупость сияла на лицах этих французов. Так это и была «новая Франция»? С помощью немцев какие-то озлобленные французы воспользовались ситуацией, чтобы излить свой яд. Она прошла мимо панелей, посвященных литературе, развлечениям и радио. Далее описывалась якобы пагубная роль евреев в других профессиональных сферах. Там говорилось, что еврейские адвокаты защищают и поощряют преступность и что девяносто пять процентов врачей-евреев не имеют настоящих дипломов.

Она увидела достаточно, не было необходимости задерживаться. Направляясь к выходу, Сюзанна оказалась около стены, посвященной финансам. Ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног, в глазах потемнело — среди фотографий «банкиров, развращенных еврейством» она узнала лицо своего брата… Вместе с другими еврейскими банкирами Морис был изображен как грабитель сбережений. Ее боль приняла более личный характер: на растерзание тупой толпы был брошен ее младший брат. Внутри нарастал гнев, готовый выплеснуться наружу. Она хотела отомстить за этот позор, своими руками сорвать эти таблички, унижающие человеческий интеллект. В этот самый момент проходящая мимо пара уставилась на нее. Меньше всего ей хотелось привлекать к себе внимание. Нужно срочно выйти на воздух. Проходя по галерее, она заметила ту самую пару, которая указывала на нее охраннику. Мужчина в темно-синем пиджаке и кепи направился к ней.

— С вами все в порядке, мадам? — обеспокоенно спросил он.

— Настолько, насколько это возможно перед лицом такого назидательного зрелища, — ответила она, разворачиваясь на каблуках.

Бульвар был по-прежнему заполнен прохожими и велосипедистами. На террасах кафе немецкие солдаты сидели с француженками. Смех, звон бокалов. Сюзанна шла не останавливаясь до самого дома.

13

Замок Эгль, Гувье, март 1942 года. Мария-Луиза чувствовала себя пленницей в собственном доме. Конечно, ее окружала идиллическая обстановка, но это все равно было заточением. Как еще назвать административное ограничение на перемещения за пределами ее дома в Уазе? Как и у всех французов в северной зоне, ее повседневная жизнь изменилась из-за присутствия оккупационных войск. Все более строгие предписания в отношении евреев отнимали у нее последние крупицы свободы, которые ей еще удавалось сохранить. Месяцем ранее немцы выпустили шестой декрет, запрещавший евреям в оккупированной зоне покидать населенный пункт, в котором они проживали. Выходить из дома разрешалось только с шести утра до десяти вечера. Для поездки в Париж требовались пропуск или временное разрешение на выезд, выданное органами полиции. Мария-Луиза не видела никаких причин предпринимать подобные действия. В любом случае срочной необходимости возвращаться в столицу не было.

Находясь в этом вынужденном затворничестве, она с сожалением вспоминала о жизни, которую вела до войны. Множество разнообразных забот не позволяло ей бездельничать. Она постоянно курсировала между Парижем, Шантийи и своим поместьем в Приморской Шаранте, ездила в Довиль, Биарриц и на Лазурный Берег. Напряженные охотничьи дни в то время часто заканчивались музыкальным концертом или закрытой вечеринкой в одном из близлежащих замков. С годами она стала чувствовать себя одинаково уверенно как на поле для гольфа или на выставке собак, так и на благотворительных приемах по сбору средств для обездоленных детей. Разнообразие ее светской жизни обескураживало дворецких. И вот уже почти два года, как все это было в прошлом. Дичь из леса Алатт вновь без опаски принялась гулять по пролескам и проселочным дорогам. Маркиза де Шасслу-Лоба больше не держала свою охотничью команду в железном кулаке.