Париж, 27 августа 1944 года. В городе было шумно. Сюзанна шла по улице Вавилона в сторону Дворца инвалидов. Издалека доносились приветственные крики и фанфары. Из окон свисали трехцветные флаги и венки из бумажных цветов. Слишком много звуков, слишком много радости, слишком много солнечного света. Ей не терпелось уйти, остаться одной, подальше от ликующих людей, размахивающих флагами и радующихся жизни. Двумя днями ранее, выйдя вместе со всеми поприветствовать американские танки на бульварах, она столкнулась с неприятной сценой. На перекрестке на улице Севр разъяренная толпа набросилась на двух женщин. В припадке ненависти жаждущие мести горожане погнались за ними, поймали, повалили на землю. Жертв таскали за волосы, рвали на них платья. Заплеванные, они были избиты чудовищными, бесчувственными кулаками. На их обнаженных грудях смолой нарисовали свастики. Так, в полуголом виде, их повели на судилище. Сюзанна не осмелилась туда подойти. Отвернувшись, она поспешила домой. Кто бы мог выстоять против такой толпы? По дороге домой она наткнулась на продавщицу из бакалейной лавки с искаженным от ужаса лицом. Та рассказала ей о страшной сцене, свидетелем которой оказалась, — на углу бульвара Распай толпа до смерти забила камнями мужчину. Сюзанну переполняло негодование: и они еще смеют называть это «Освобождением»? На следующий день настанет очередь ей и Бертрану быть обвиненными. Пришло время сводить счеты. Для тех, кого заклеймили как предателей, коллаборационистов, спекулянтов на черном рынке, наступил час расплаты.
Дойдя до бульвара, Сюзанна увидела танцующих посреди площади мужчин и женщин. Под все еще жарким послеполуденным солнцем парижане праздновали победу. На этой импровизированной танцплощадке гражданские вперемешку с военными двигались в ритме свинга. Праздник только начинался. Сюзанна не позволила ослепить себя этой внешней легкости, этой иллюзии примирившейся с собой Франции-победительницы. На фоне всеобщего ликования началась охота на людей. Освобождение одних требовало преследования других. Накануне, во время ужина, в их столовую ворвались вооруженные люди. Им нужен был граф д’Арамон. Они не предъявили никаких документов или судебных предписаний. Они просто угрожали пистолетом. Кто позволил им войти? Был отдан приказ не открывать дверь ни под каким предлогом. Сюзанна быстро все поняла, когда в тени прихожей на них указала кухарка Сесиль.
— Смотрите, как они пируют, пока наши братья гибнут за Францию, — произнесла она с ненавистью в глазах.
Им приказали встать лицом к стене, заложив руки за голову, и не шевелиться. Мужчины заняли свои места за столом. Кухарка принесла ветчину и паштеты с хлебом. Из погреба появился дворецкий Альбер с марочными винами.
— «Шато Шеваль Блан» 1938-го и «Шато Марго» 1942-го для наших героев! — воскликнул он, откупоривая бутылки.
Сюзанна слышала, как они шумно ели. Не двигая головой, она перевела взгляд на побледневшего Бертрана. Так они простояли не менее двух часов. Вдоволь наевшись, мужчины завершили импровизированный банкет пением бравурных песен. Покончив с угощением, двое из них приставили стволы пистолетов к вискам графа и вытолкали его на улицу. В бессилии Сюзанна с плачем последовала за ними. На улице собрались соседи. Никто не вмешался. Наоборот, их оскорбляли, называя коллаборационистами и друзьями фрицев. Бертрана бесцеремонно затолкали в кузов машины, на котором белой краской была нарисована огромная буква V — в честь победы, — обрамляющая лотарингский крест. Сюзанна была в ужасе. Она знала, что эти люди способны на все, даже на самое худшее.
— А с теткой что будем делать? — спросил один из мужчин у своего командира, указывая на нее кивком.
— Пока пусть остается здесь, а там посмотрим, — ответил тот.
Сюзанна вернулась в дом в сопровождении слуг, превратившихся в ее тюремщиков. Они обращались к ней на «ты» и разговаривали с ней предельно грубо. Сюзанна была потрясена до глубины души. Она не могла понять этой вспышки жестокости и ненависти. Разве она не относилась к ним всегда доброжелательно? Разве не была она с ними щедра? Жалованье всегда выплачивалось вовремя, с солидными прибавками на Рождество. Этих людей, столь близких ей и к которым она была привязана, Сюзанна знала много лет и очень ценила. Как долго они питали к ней такие чувства? И главное, что же изменилось с тех пор, как ушли оккупанты?