Как это ни удивительно, но все перечисленные авторы (включая Лермита) оказались в чем-то правы, а по существу, все они ошибались: Сталин действительно искал повод заложить еще одну основу в идеологический фундамент своей державы. Он действительно медленно, но последовательно продвигался от идей интернационализма к суррогатному национализму, а точнее — к национал-сталинизму. Присутствовал здесь и грузинский национальный фактор. Действительно, Сталин в своих лингвистических писаниях часто опускается до пустопорожней риторики. Верно и то, что он внутренне был готов к практическому осуществлению мирового господства и к тому, что «когда победит мировая коммунистическая система… — главным языком на земном шаре, языком межнационального общения, станет язык русский». Но все эти проблемы и задачи — и множество других проблем и важных задач — выстроились перед ним как бы сами собой уже после того, как он пришел к решению низвергнуть Марра. А в основе большинства решений Сталина, особенно с того времени, когда он почувствовал себя «хозяином» на всем пространстве СССР и далеко за его пределами, были спонтанность и импровизация. В политической и житейской биографии Сталина сплошь да рядом можно наблюдать, как незначительный внешний толчок или мимолетное внутренне желание и соображение, превращались в фактор серьезнейших внутренних и внешнеполитических событий. Ленин подметил в Сталине эту черту «спонтанности», обозначив ее в «Завещании» как «капризность». Эту черту с большим эффектом использовало ближайшее окружение Сталина, «подставляя» своих противников и искусно обращая внимание вождя на интересующие их проблемы. И не важно, что они же часто становились жертвами его внезапных капризов, которые многие до сих пор воспринимают как особую прозорливость. В Сталине все несовместимое совмещалось. Например, свои часто неудобочитаемые работы он шлифовал и оттачивал так, как не оттачивает и не полирует собственные сочинения даже профессиональный писатель или журналист. Но подлинно литературного блеска даже такая трудолюбивая шлифовка так и не давала. И наконец, формулируя вполне обычные мысли и часто плоские рассуждения в статьях и речах, он на полях книг или рукописей, которые, как он наверняка знал, никто при его жизни никогда не прочитает, иногда оставлял странные, «обжигающие» сентенции.
Берия — Чикобава — Сталин: мотивации
На поверхностный взгляд сверхзадача, которую Сталин ставил перед собой, связанная с языками, нациями и планируемым мировым устройством, была мало заметна. Как в те годы, так и в наше время многие повторяют сталинские же слова о необходимости избавить советское языкознание от «аракчеевского режима», установившегося благодаря господству «школы Марра». Поворот, который произошел по инициативе вождя, был столь внезапным и жизненно спасительным для многих ученых-лингвистов, что даже убежденные антисталинисты, это ставят ему в заслугу, хотя именно Сталин и был главным виновником «аракчеевщины».
Буквально накануне дискуссии, с конца 1948 и почти весь 1949 год, с санкции высших партийных органов и при непосредственном участии таких функционеров, как первого заместителя заведующего Агитпропа ЦК ВКП(б) В.С. Кружкова, заведующего Отделом науки Агитпропа ЦК ВКП(б) Ю.А. Жданова и главного ученого секретаря АН СССР А.В. Топчиева, в печати велась шумная «борьба» с «безродным космополитизмом» в лингвистике, с рецидивами «буржуазной» компаративистики, а главное — за окончательное главенство «марксистского учения о языке» академика Н.Я. Марра. Поскольку заведующим Агитпропом и главным редактором «Правды» был в это время секретарь ЦК ВКП(б) М.А. Суслов, то эта промарровская кампания, без сомнения, велась с его санкции. И хотя у меня нет непосредственных доказательств того, что кампания началась по прямому указанию Сталина, сомнений и о его осведомленности на этот счет быть не может. В то время ни один заметный идеологический или пропагандистский шаг не мог быть сделан без ведома генерального идеолога. Если же такое случалось по недомыслию или самоуверенности, то наказание следовало незамедлительно. Без ведома Сталина тем более не решились бы действовать такие вышколенные функционеры, как Суслов или Кружков. Ю. Жданов, сын известного члена Политбюро А.А. Жданова и уже почти зять «самого» Сталина, буквально накануне этих событий неосмотрительно кинул пробный камень в адрес другого сталинского выдвиженца и любимца селекционера-биолога народного академика Трофима Лысенко. Сталин лично одернул сына ближайшего соратника, и тот поспешил откреститься от поспешной инициативы. По давнему неписаному правилу любая важная инициатива должна была исходить от «самого».