Почетный академик Сталин и академик Марр

Черновой вариант «Ответа» содержал заключительную фразу, которую Сталин вычеркнул из публикуемого текста: «Пример с детьми, приводимый т. Фурером, где он ставит на одну доску детей и глухонемых, не совсем подходит, так как у детей все же есть способность речи, есть какой-то небольшой словарь»[612].

Рассмотрим несколько подробнее и вопросы и ответы. Сталин, будучи опытным полемистом, верно подметил общие критические моменты в письме и Белкина и Фурера. Они с разных позиций, но одинаково ставили под сомнение справедливость всей языковедческой конструкции вождя, затрагивая, казалось бы, второстепенный вопрос о способности к мышлению глухонемых людей и детей раннего возраста. Напомню, Сталин в предыдущих статьях несколько раз весьма настойчиво повторил, что человек мыслит исключительно словами и фразами и поэтому единственным человеческим языком следует считать язык фонетический, звуковой. Тем самым он в один мах перечеркнул самую суть языковедческой концепции Марра и заодно поставил под сомнение способность к мышлению детей и людей, от рождения лишенных слуха («аномальных», «безъязычных», по терминологии Сталина). В черновом варианте он сначала даже написал: «Я имею в виду нормальное человеческое общество, имеющее свой язык», а затем эту фразу вычеркнул и разделил на «нормальных» и «аномальных» («немых») людей, но не общества[613]. Видимо, поразмышляв и поколебавшись, он все же решил признать право на способность к мышлению глухонемых людей, о чем можно судить по тому, что третий пункт своего «Ответа» он вписал последним[614].

Важно отметить, что Марр подкреплял свою теорию стадиального развития языка человечества отнюдь не ссылками на ручную речь глухонемых людей. Уже во времена Марра и за рубежом и в нашей стране стали разрабатываться эффективные методики, с помощью которых большинство глухонемых людей овладевали не только ручным языком, но и языком фонетическим путем обучения чтению по движениям губ собеседника неслышимых ими звуков и выработке на этой основе навыков фонетической речи. Тем самым была воссоздана (или заново создана?) переходная форма от языка жестов и мимики к языку фонетическому и — наоборот. Но Марр, в отличие от корреспондентов Сталина, имел в виду совсем не языки глухонемых или слепых людей (которые также вынуждены переводить при чтении тактильные, осязательные ощущения в слово и — наоборот), а материалы современных этнографических исследований в среде «нормальных» людей и независимые наблюдения своего знаменитого современника, французского психолога, философа и этнолога Люсьена Леви-Брюля.

Дипломированный советский педагог того времени (Белкин) не мог не знать из курса детской психологии и о том, что ребенок на самых ранних этапах умственного развития также пользуется элементами кинетического и жестового языка, сопровождая их нерасчлененными, диффузными звуками. В связи с этим не могу не отметить того, что Марр был близко знаком не только с уже упоминавшимся Сергеем Эйзенштейном, но и с крупнейшим советским психологом Л.С. Выготским и его учеником А.Р. Лурией. В эти годы Выготский и Лурия были захвачены близкой Марру идеей — анализом сдвигов в мышлении отсталых народов СССР, связанных с радикальными, формационными преобразованиями в государстве. Кроме того, в фундаментальных работах Выготского по педологии (детской психологии) кинетический этап в становлении индивидуального человеческого мышления и речи особо оговаривался. А незадолго до смерти и Марра и Выготского (1934 год) они вместе с Эйзенштейном и Лурией намеривались начать совместную большую работу по истории и теории киноязыка. Скорее всего, инициатором этого содружества стал Эйзенштейн, который уже в течение несколько лет был очарован самой возможностью конструирования языка нового искусства, опираясь на парадоксальные построения Марра о расщеплении семантических пучков, о принципах мышления людей доисторических эпох, о конечном синтезе всех языков человечества в единый и др. Проживая в Мексике, он раз за разом отмечал «формационные» различия в культуре, обычаях и мышлении коренных народов. Однажды он нашел развалины дома, в котором когда-то проживал В. Гумбольдт.

В архиве Эйзенштейна сохранился билет, выданный в декабре 1932 года:

«Научно-Исследовательский Институт Национальностей СССР.

Билет № 43

На право посещения лекционного курса Н.Я. Марра „Общее учение о языке“.

Фамилия: Эйзенштейн.

Имя, отчество: Сергей Михайлович.

Дата выдачи 7/Х.32.

Секретарь секции языка Дж. Ак… (подпись неразборчива. — Б.И.)

»[615].